в гимнастерке с красными петлицами, в фуражке с синим верхом и со звездочкой. Он не

обратил внимания на мальчишку, сжавшегося у ограды, и повернул в сторону Красного

проспекта. Он шел, покачивая цепкими руками, загребая носками вовнутрь, подергиваясь

при каждом шаге.

Эти безвольные длинные руки четыре года назад схватили Васю за локти, будто

защелкнувшийся капкан, и поставили под удары закаменского... Даже военная форма

нисколько не изменила отвратительной походки.

Вася вслед за парнем еле докрался до своего туннели и бросился в спасительную

полутьму. Он долго поднимался по лестнице, чтобы сбить колоченье сердца, и сказал

Моте, которая открыла рот, чтобы воззвать к обеду:

‐ Подожди!

Так сказал, что Мотя заморгала глазами и ушла на кухню. Он вошел в свою комнату, закрыл дверь и привалился к ней спиной.

Перед глазами тянулась над кроватью длинная полка с книгами. Среди

разномастных томов стояли четыре томика «Брусков». Они еще были теплыми, когда он

брал их у тети Розы с нагретого солнцем подоконника.

Вася шагнул от дверей и с тихим воем, зажав ладонью рот, вцепившись ногтями в

щеки, повалился на пол; он стукался затылком о глухие доски, и не было больно, и ничего

не заглушалось, он в прохладный твердый пол вдавливал дрожащий подбородок, чтобы

пересилить дрожь, и со стиснутыми зубами шептал беззвучно, Одними только

распухшими губами, чтобы никто не мог услышать: «Папа! Папа!»