— Сейчас несут, говорю! Что я, ослепла?

— Я что, я ничего, только я как сейчас…

— Ну, что, что? Носилки? Да пойми ты…

Дон Бенхамин ростом едва достигал метра; был он щупленький и мохнатый, словно летучая мышь, и вряд ли мог разглядеть толпу людей и жандармов из-за спины своей супруги, дамы весьма дородной, которая занимала в трамвае два места (по одному на каждую ягодицу), а на платье брала не меньше восьми метров.

— Как будто тебе одной интересно… — осмелился произнести дон Бенхамин, надеясь положить конец этому полному солнечному затмению. Тогда, словно он сказал: «Сезам, откройся!» — жена тут же повернулась и навалилась на него всей тушей.

— Ох ты, господи, матерь божья!.. — крикнула она, подняла его и понесла к дверям на руках.

Кукольник плевался зеленым, лиловым, желтым, всеми цветами радуги. И пока он бил ногами по огромному, как сундук, животу супруги, четверо пьяных несли через площадь носилки с телом Пелеле. Супруга перекрестилась. О погибшем рыдала вода в общественных уборных и ветер шуршал крыльями коршунов на серых деревьях парка.

— Когда нас венчали, черт бы побрал тот день, священнику надо было сказать: «Няньку тебе даю, а не рабу!» — ворчал кукольник, опускаясь на твердую землю.

Супруга не протестовала (невероятная супруга, ибо, если сравнить кукольника с долькой мандарина, ее придется сравнить с крупным апельсином) — пускай болтает, все равно ничего не разберешь, когда он без зубов.

Через четверть часа супруга храпела, словно ее горло и легкие боролись за жизнь под тяжестью телес, а дон Бенхамин истекал желчью и проклинал час женитьбы.

Однако балагану все это пошло на пользу. Куклы отважились вступить в область трагедии. Теперь настоящие слезы текли из их картонных глаз, благодаря системе трубочек, питавшихся водой из таза с помощью клизмы. Раньше куклы только смеялись, а если и плакали — то с веселой гримасой. Отныне они поливали подмостки красноречивыми потоками слез.

Дон Бенхамин думал, что дети будут плакать на этих представлениях; он был безгранично поражен, когда увидел, Что они хохочут куда сильнее, чем прежде, — прямо заходятся от смеха. Дети смеются над чужими слезами… Дети смеются над побоями…

— Это же неестественно! — удивлялся дон Бенхамин.

— Очень даже естественно! — возражала супруга.

— Неестественно! Противоестественно!

— Естественно! Естественно! Преестественно!

— Pie будем спорить! — предлагал дон Бенхамин.

— Не будем, — соглашалась она…

— Но все же это неестественно…

— Естественно, говорю! Естественно-преестественно-распреестественно!