Но внезапная сердечная болезнь странно на него повлияла. Он сделался тревожен и склонен отовсюду ждать подвоха. Когда Архаров наорал на подчиненных, грозя им появлением маркиза Пугачева во главе огромной армии, не все отнеслись к выкрикам начальства с должным почтением. Клаварош же поверил безоговорочно - ибо вся эта история просто не могла завершиться хорошо, непременно должны были случиться новые неприятности.

Он крепко призадумался.

Если сбудутся сердитые предсказания Архарова, все Терезины покупатели в последний миг удерут из Москвы кто куда - к родне в Санкт-Петербург, в те подмосковные, что к востоку от первопрестольной, а то и вовсе за границу подадутся. И останется она, как рак на мели - выражение, часто употребляемое Марфой. А коли все будет совсем скверно - что ждет ее в городе, зхваченном бунтовщиками?

Выбрав свободный час, Клаварош отправился в гости.

Тереза и сама ощущала изрядное беспокойство и неуверенность. Она знала - в городе неладно. Катиш, напротив, очень довольная всей тревожной суетой и слухами, пыталась ей растолковать про идущую на Москву армию государя Петра Федоровича, но получилось невнятно - она сама толком не знала, как вышло, что государь очутился в башкирских степях.

Катиш весело успокаивала - государь милостив, будет жаловать за верную службу, и показала листок, исписанный по-русски; сама его прочесть она, впрочем, не умела. Но, будучи спрошена, сочтет ли он управление модной лавкой за верную службу, ответа не дала. В манифестах, что тайно передавались из рук в руки и читались с большой осторожностью, ничего про модные лавки не говорилось. А знающие люди советовали ожидать государя Петра Федоровича к окончанию Петровок и никак не позднее.

Примерно то же самое доносили хозяйкам французских и немецких лавок на Ильинке из русские служанки. И кое-где уже двери были на запоре, окна и днем скрыты ставнями - иностранки покидали сомнительный город.

На всякий случай Тереза убрала с консолей и из-под стекол самые дорогие товары.

Клаварош, войдя, застал ее в лавке одну, занятую рукоделием. Она вышивала в больших стоячих пяльцах шерстью, у ног стояла корзинка с клубками.

- Добрый день, дитя мое, - сказал Клаварош. - Как дела?

Тереза подняла глаза, сперва ощутила неудовольствие - она не то чтобы недолюбливала Клавароша, а просто все время помнила, какой он видел ее в ховринском доме. Чувство неловкости было едва ли не сильнее чувства благодарности.

Клаварошу было предложено кресло, он осторожно уселся, скрестив перед собой длинные ноги, так, что свободного места в модной лавке почитай что не осталось. Тереза хотела было сказать ему об этом, да собралась с силами и промолчала.