- Так Маланья моя Григорьевна за генерала было собралась. Хотя, сказывали, теперь у государыни и молодые генералы бывают.

Архаров покосился на Дуньку - не принялась бы посреди улицы толковать о государыниных пристрастиях.

- А этот, сдается, немолод, - продолжала Дунька, вспомнив облезлые ватные накладки на икры. Все-таки молодой щеголь вряд ли станет такие носить.

- Ваша милость, негоже тут стоять, - подал голос Клаварош.

Архаров опомнился. Ежели злоумышленники, глянув случайно в окошко, увидят у своего крыльца московского обер-полицмейстера - на пользу розыску это не пойдет. Потому Архаров, махнув рукой, чтобы все следовали за ним, торопливо зашагал прочь, едва не срываясь на бег.

- Мусью, отведи сию сударыню на Ильинку, да не до самого дома, гляди, - сказал он. - Ступай с Богом, Дуня. Потом увидимся. Ты мне понадошься.

- А для чего? - бойко спросила она, поправляя кружевце на груди, поверх розового камзола.

Архаров вспомнил, как она прибежала на Пречистенку, переодетая мещанской девкой, - то же веселье в раскосых глазах… Но сейчас Дунька была куда более пленительна, уже не девица, еще не мальчик, а нечто иное, вызывающее куда более острые чувства…

- Увидишь, Дуня, - только и сказал он. - Марфе кланяйся.

- Марфа уж по дому тоскует, - отвечала Дунька.

- Чтоб с места двинуться не смела, не то я ее к Шварцу отправлю, - без тени улыбки пригрозил Архаров. - Ну, Дуня… С Богом…

Клаварош кивнул, что означало поклон, и вместе с Дунькой ушел, а обер-полицмейстер, глядя им вслед, ощущал смятение, равное тому, что охватило душу однажды в большой гостиной ховринского особняка.

Но там он был взволнован после боя, после победы, там еще был готов драться, коли потребуется, там душа воспарила ввысь еще до того, как явилась взору странная девица в белом, черноволосая и бледная, как смерть, еще до того, как зазвучала музыка.

Дунька того не стоит - этой разумной мыслью пытался Архаров усмирить себя, вернуть себя с небес на землю, в состояние деятельного покоя, когда душа, ничем не отвлекаемая, трудится и тем довольна. Однако плохо это у него получалось.

Он вернулся в полицейскую контору и еще какое-то время был обременен делами, а память жила самостоятельно, и в ответ на слово в списке украденного имущества, обычное слово - «атлас», выкидывала почему-то Дуньку, ее руку, теребящую кружевце, и тут же белизна того кружевца оборачивалась иной белизной - призрачной, какая бывает во мраке, и пролетали в памяти два или три такта мелодии, а когда Архаров пытался к ним прислушаться - тут же таяли…