- Погоди, погоди! - перебила она. - Кто окружил, для чего окружили? С чего я должна вдруг тебе верить?

Дунька, стоя на коленях, завертела головой.

Актерская уборная в старом театре была весьма убогая. В любом ином хозяйка уж постаралась бы ее приукрасить, поставила и креслице, и ширмы, велела обтянуть стены хоть дешевенькой серпянкой. Тут же никто не удосужился хоть паутину обмести, только и было чистого, что зеркало на столе, подсвечник рядом, баночки с сурьмой, белилами и румянами, мушечница, банкетка под актеркой да вбитые в дверь гвозди, на которых висела шелковая накидка да еще какие-то разноцветные тряпицы.

- Да что ж это, Матушка-Богородица! - воскликнула Дунька. - И лба тут у вас перекрестить не на что! И точно, что ты с немцем связалась! Ну вот как Бог свят - меня за тобой, сударыня, сам обер-полицмейстер прислал!

Она быстро перекрестилась.

Странным образом именно этот упрек оказался самым действенным из всех Дунькиных доводов. Госпожа Тарантеева, как почти все актеры, была не столь предана самому христианству, сколь его внешним признакам, да еще добавила к ним всевозможных примет. Помещение, не охраняемое святой иконой, тут же предстало перед ней в гадком и скверном виде. Она вскочила.

- Скорее! - воскликнула Дунька, легко, как и полагается в двадцать лет, поднявшись с колен. По лицу актерки она поняла, что та готова бежать из театра, но надолго ли благой порыв - неизвестно. Сколько Дунька знала свою бывшую хозяйку, длительной у той бывала лишь страсть к театральной интриге - пока ее не обрывало какое-либо страшное обстоятельство, вроде московской чумы или гнева господина Захарова. Сейчас же следовало торопиться.

Поэтому Дунька сдернула с гвоздя накидку и укутала бывшую свою хозяйку прямо поверх горностаевой мантии.

- Бежим, бежим! - приговаривала она. - Господь не выдаст!

- Да погоди ты… - Маланья Григорьевна схватила баночку и, ткнув туда пальцем, навела себе едва ли не наугад две толстые черные бровищи. Вот теперь она была совершенно готова к бегству.

Дунька вытерла ей руку подвернувшейся тряпицей и потащила за собой.

У двери ждал Ушаков.

- Скорее, Христа ради, - прошептал он, - публика уж съезжается.

- Публика? - переспросила актерка.

- Так их же всех разом и возьмут! - объяснила Дунька, архаровского замысла, понятное дело, не знавшая, но сообразившая, что сие было бы разумным ответом. - Юбки подбери, сударыня, - измараешь!

Первым по лестнице бесшумно спустился Ушаков, за ним - актерка, замыкала бегство Дунька, готовая, коли потребуется, гнать бывшую хозяйку из театра хоть оплеухами.