Будь он сам свидетелем в таком деле - спокойно и деловито отвечал бы на вопросы, старательно помогая розыску.

Но они устроили такой базар, что хоть святых вон выноси. Епишка - тот перепугался и молчал, а перепуганная Марья принялась громогласно врать, что никто-де к ней не приходил, детей не приводил, а старенький инок тонким и дребезжащим голосишкой описывал почему-то, как архаровцы вломились год назад в Сретенскую обитель да всех насмерть перепугали. Говорили эти двое одновременно, не слушая ни друг дружку, ни Архарова. Наконец он разозлился и всех выставил из кабинета.

Душа его была слишком мала, чтобы вместить огромное нетерпение. Он собрал уже в кулаке множество разнообразных ниточек, оставалось связать их в узелки и получить хоть редкую, с прорехами, но уже дающую представление об узорах своих ткань.

Первое, что он собирался сделать - доказать самому себе невиновность Демки Костемарова. А потом - в погоню, в погоню! Можно же рассчитать, какой завиток узора должен заполнять прорехи!

Архаров лишь казался непоколебимо спокойным. Смешно было бы, кабы осанистый обер-полицмейстер, достигший той степени дородства, которая, на его взгляд, должна соответствовать чину, вдруг принялся метаться и восклицать, как щеголиха, которой парикмахер щипцами ухо прижег. Беспокойство было внутренним и постоянным, хотя иногда сидело в нем, затаившись и не подавая голоса. Когда же тревога пробуждалась - Архаров умел внешне никому ее не показать. Вот и сейчас - он собрал кучу сведений, половина из этой кучи была совершенно непостижима рассудком, и он был этим сильно раздражен, как будто в нескладице этой были львиная доля его вины. А со стороны поглядеть - крупный дородный господин, взмокший изрядно, с повисшими от жары буклями, в распахнутой на груди рубахе, стоял посреди кабинета неподвижно, как статуя, глядел в пол и молчал.

И когда он вышел, направился к узкой лестнице, спустился в прохладный верхний подвал и вздохнул с облегчением, тоже никто бы не догадался, что делается в обер-полицмейстерской голове.

– Карл Иванович, вели всем говорить, что по делу-де отъехал, - приказал Архаров и вошел в каморку с топчаном, застланным синим армейским суконцем. Там он растянулся и замер, дыша полной грудью. Следовало, избавившись от дурманящей жары, обдумать все подробно, свести концы с концами, но он уже не мог, не получалось, и вместо двух мазуриков, о которых он знал доподлинно, явилось целое их стадо - все худые, темноволосые, остроносые, и все, как один - французы… включая подлого Семена Елизарова и белобрысого Демку…