Тереза ступила на пол и нашла свои сброшенные впопыхах туфли. Нужно было уходить, уходить, пока этот огромный человек спит… уходить, и Бог с ним, он был добр к ней когда-то, и она за все рассчиталась… как последняя тварь… уходить тихонько, на носочках, и лишь бы не скрипнула дверь…

Она отступала, пятясь, и смотрела на спящего с тревогой. Но он даже не пошевелился. И она была рада, что не видит его лица - он уткнулся в подушку, да еще развившаяся букля закрыла его щеку.

На полу лежала атласная накидка. Тереза подняла ее, но не сразу ей удалось закутаться - ткань проявила норов, выворачивалась наизнанку, капюшон словно взбесился. Или же обезумели руки, забыв простейшие женские навыки.

Тереза справилась с накидкой и встала, придерживая ее у горла, потому что понятия не имела, куда же идти дальше. У нее не было больше дома, у нее не было денег, а лишь драгоценности, подаренные Мишелем и зашитые в платье. Людей, которые могли бы ей помочь по доброте душевной, она тоже не знала. Единственный человек, способный что-то для нее сделать, лежал сейчас перед ней - но при мысли, что он сейчас может зашевелиться и открыть глаза, Терезу прошибала дрожь.

Однако, все утратив, она сделала некоторое приобретение. Одно, зато значительное.

С того дня, как выяснилось, что семейство Ховриных сбежало в подмосковную, бросив учительницу музыки на произвол судьбы, забыв ее, как корзинку с малоценными вещами, Тереза впустила в свое бытие смерть. У нее сложились странные отношения с воспоминанием о чумном лете - порой ей было неловко вспоминать, как она, нечесаная и голодная, играла на клавикордах, мечтая умереть и рухнуть на клавиатуру последним нестройным аккордом; порой она гордилась собой тогдашней, обреченной и гордой, избравшей прекрасную гибель.

Смерть присутствовала во всем - коли не телесная, от которой спас Клаварош, то духовная. Тереза ощущала, как отмирают и отваливаются, наподобие осенних листьев, привязанности и чувства. Когда она стала хозяйкой модной лавки - умерла музыка. То, что вернулось вместе с Мишелем, лишь сперва показалось ей музыкой. Потом, когда Мишель бежал, в Терезе умерла страсть, приказала долго жить жажда его объятий и губ. Он вернулся - и вместо любви нашел нечто иное. Тереза понимала, что она во власти этого человека и его болезни, а скинуть с себя эту власть не могла, не умела, как не умеет муха скинуть с тельца липкую паутину. И, наконец, зима, проведенная в старой усадьбе, умертвила в ней даже мысли - оставив простейшие: о еде, стирке белья, мытье головы, уничтожении вредных насекомых. Когда Мишель забрал ее, она уже была покорна, как остывающее тело.