Степан же забрался на какой-то деревянный торчок с края помоста и оттуда, не обращая внимания на ловкача, озирал публику. Он был на службе - и красота мира, шум праздника, нарядные девки были не для него.

Саша пробился к архаровцу и дернул его за полу кафтана.

– Степа, глянь-ка на ловкача. Не признаешь?

Канзафаров повернулся и присмотрелся.

– Нет, а что такое?

– Степа, он в Кожевниках служил! Тоже вот так-то всякие предметы кидал! Я видел, я знаю…

Но Канзафаров никак не мог припомнить этого человека.

– Я тебе точно говорю! Он умеет неприметно вещи отнимать… гляди, гляди!…

Очевидно, для передышки штукарь подвал к себе на помост желающих вот так покидать табакерки с бутылками - позвал неприятным скрипучим голосом, но на чистом русском языке. Он обещал, что это так же просто, как двумя ногами по земле ступать. И вылез пьяноватый парень - в том состоянии, когда ноги еще держат, но море уже по колено. Он был поставлен лицом к публике, получил в левую руку одну пустую бутылку, в правую - две, подкинул их разом - и они грохнулись на помост, к огромному восторгу толпы.

Штукарь вручил огорченному парню калач за отвагу и, выждав, когда он полезет с помоста, окликнул его, потрясая вязаным кошельком. Как он на глазах у всей публики вынул у жертвы этот кошелек - было совершенно непонятно.

– Он же, он самый! - твердил Саша. - Итальянец! Сказывали, ему господин Архаров денег дал и приказал на Москве не показываться. А он, гляди-ка, вернулся!

– Сукин сын… - пробормотал Степан.

Может, он не стал бы ничего затевать, но Архаров грозился днем разъезжать по Ходынскому лугу и за всем смотреть. Коли он увидит штукаря (тот как раз установил трость на трость, сверху дивным образом - блюдо, поставил все это себе на лоб и начал приплясывать), то вспомнит его и начнет разбираться - почему этот урод до сих пор в Москве? А обер-полицмейстерской ругани Степан недавно уже наслушался вдоволь.

Беда была еще и в том, что Канзафаров, забравшись в шулерский притон, от всех там прятался, мало кого видел, черномазую рожу никак признать не мог, а Сашин азарт вдруг показался ему сомнительным.

– Слушай, Коробов, тут Федя Савин поблизости, вон там, где круг для джигитов. Сбегай-ка за ним, может, он точно признает?

– Экий ты!…

И Саша, попросив Гришу с Грушенькой не уходить, кое-как растолкал толпу и побежал к кругу, где лихие наездники показывали чудеса - носились, свесившись вниз, ведя рукой по песку и держась лишь носком сапога за какую-то петлю у седла.

Канзафаров посмотрел ему вслед - пожалуй, Коробов все же прав, и следует того ловкача гнать с помоста и из Москвы поганой метлой, невзирая ни на какие праздники…