– Будет сделано, ваша милость, - вразнобой ответили Федька, Ушаков и Максимка-попович.

Бой кончился, а обычная полицейская жизнь продолжалась, и ремесло требовало быстрого и спокойного возвращения к своим обязанностям.

Архаров с Левушкой пошли к экипажу.

– Что, оплошал? - сердито спросил обер-полицмейстер Сеньку. - Ворона ты, а не кучер.

– Наше дело при лошадах… - отвечал расстроенный Сенька. - Лошадиное то есть наше дело…

Он, падая, ободрал щеку и теперь прикладывал к ней подорожник.

– Ваша милость, ваша милость! - воскликнул, подбежав, Устин. - Я стрелял, вот как Бог свят!

– Кабы не он, злодей бы в лодке ушел - и поминай как звали, - доложил Архарову Левушка. - А стрелок из него никудышний - так, что ли, Устин?

Устин вздохнул и подошел к телу.

– Католик, должно быть, и помолиться-то за него нельзя… за грешную душу…

Архаров и Левушка переглянулись.

– И ты бы мог за него молиться? - спросил Архаров.

– Так ему-то, может, больше, чем кому другому молитва нужна, - тихо сказал Устин. - Он же аду обречен…

– Ты лучше за Никодимку моего помолись. Сидит сейчас, трясется… - и Архаров замолчал.

Все-таки этот день потребовал слишком многого, а то, что он дал - мертвое тело у архаровских ног, - как-то не соответствовало огромной тревоге и ожиданиям. Был враг, врага одолели, сделалось как-то скучно…

Да, Никодимка…

Архаров подошел к экипажу.

– Эй, дармоед, где там твоя окрошка?

Он хотел показать Никодимке, что ценит его старания и одобряет его поступок. Но иного способа не выбрал - полагал, что позволение позаботиться о барине заключает в себе благодарность. Не лобызаться же с камердинером, в самом деле.

И, хотя есть совершенно не хотелось, Архаров похлебал из мисочки, присев на ступеньки экипажа, а Никодимка стоял напротив и прислуживал - держал тарелки.