Мужчина в своей тюремной одежде, брюках и рубашке цвета хаки шел следом за мной. Нам нужно было пересечь шоссе — в самом начале, а потом начинались переулки и сады. Убедившись, что путь свободен, я сделал знак мужчине, он перешел шоссе, и мы пошли вдоль зарослей кактусов.

— Мы слышали в тюрьме, как вы пели. Сильные у вас голоса!

Я чувствовал, как растет во мне смелость. Меня словно подхватила мощная волна и понесла на восток.

— Мы знаем много песен, — с гордостью заявил я.

— Это хорошо, что вы знаете много песен, — ответил мужчина, потом сказал: — Как прекрасна свобода, — и, помолчав, добавил: — Но еще прекрасней борьба за свободу!

Я не совсем понимал, о какой борьбе он говорит, хотя мы знали о сирийских революционерах, боровшихся против французов. В нашем квартале часто скрывались бежавшие из тюрьмы Кальа, потом они уходили к парку Санаи. Там их ждали рабочие из Хаурана, уводили к себе, а затем переправляли в Рашию. В Рашии они пересекали границу и возвращались на родину.

— Вы живете у моря, наверно, рыбу ловите, — обратился ко мне мой спутник.

Ловить рыбу было моим любимым занятием, и я принялся рассказывать о различных способах рыбной ловли и о том, какие случались со мной приключения.

— Французы запрещают нам ловить рыбу возле своего пляжа, а там как раз водится самая большая рыба, — пожаловался я.

В это время мы подошли к старому рожковому дереву, росшему на скрещении прямо в канаве с мутной водой. Мужчина взял меня за руку и сказал, с трудом преодолевая волнение:

— Французы нас боятся, поэтому не только запрещают нам ловить рыбу, они охотно запретили бы нам жить. Но мы изгоним их с нашей земли. Вы нам поможете в этом! — Эти слова, казалось, были обращены к людям нашего квартала, ко всем его деревьям и птицам.

Мы шли сейчас рядом. Изредка я обгонял его, чтобы указать дорогу. А то вдруг бежал на обочину дороги, чтобы поймать бабочку, но тут же спохватывался, вспомнив, что выполняю важное задание. Временами я с опаской смотрел на шоссе, видневшееся сквозь деревья, и тогда мне казалось, что французы видят меня. Сердце начинало испуганно колотиться, появлялась мысль — бежать, но я тут же спрашивал себя: если я убегу, то что я скажу себе, когда на обложке своей тетради увижу лица героев Мислюна — Юсефа аль–Узма, Ахмеда Марйюда, когда зайдет разговор о героях Сирии, что скажу отцу и соседям, школьным друзьям и учителю, как они будут смотреть на меня.

И я снова поборол страх. Мой спутник почти ничем не отличался от сотен рабочих из Хаурана и Джебель аль–Араб, которые работали на строительстве в нашем квартале, и это меня успокаивало. В то же время этот человек был окружен в моем воображении легендами и былями о борьбе против французов, которые я слышал каждый вечер от родственников и соседей.