— А я подумал, что это демон, который с прошлой ночи таскается сюда, — отозвался Шастри.

— Да заткнись ты, — оборвала его Ямуна.

Мне так хотелось, чтобы пришел отец и забрал меня отсюда. Ганешу повезло.

Со следующего дня начались странные дела. Ямуна отказалась видеть Годаварамму, пришедшую справиться о ее здоровье. Упадхья не стал пить лимонный сок, предложенный ему Ямуной, но самое удивительное, что он, к моей радости, не приходил больше заниматься с нами. Шастри ушел в дом деревенского старосты, потому что у него не было ни отца, ни матери. Жизнь моя стала легче, хотя иной раз мне бывало страшновато — вдруг что случится со мной, а рядом нет никого с линией орда.

Ночью Ямуна привлекла меня к себе, распустила сари и прижала мое ухо к мягкому, теплому животу.

— Нани, ты что–нибудь слышишь?

Потом начала плакать навзрыд, вместе с вей заплакал и я. Она подтянула меня повыше, прижали мое лицо к груди и, гладя меня по спине, взмолилась:

— Не уходи, сыночек мой, не бросай меня.

Я не отвечал, но был очень счастлив и спал в эту ночь очень крепко.

Никто не входил в тень нашего дома, С Катирой, неприкасаемым, и то обходились лучше, с ним хоть разговаривали. Дверь у нас никогда не открывалась, даже по вечерам, когда остается закрытой только усыпальница. Так прошла неделя. Мне начала надоедать Ямуна, ее ласки, ее мольбы и непрестанные слезы. Я молился, чтобы пришел отец и забрал меня домой.

Однажды днем я сидел у окна и с завистью смотрел на ребят моего возраста, под палящим солнцем запускавших волчки. И тут вместе с сыном старосты пришел Шастри и поманил меня к себе. Я отказался выйти к нему, тогда он показал мне линию орла на ладони. Я отправился на кухню спросить разрешения у Ямуны, но, к удивлению своему, не обнаружил ее там. Я так устал от этого дома и так хотел его покинуть, что согласился даже на компанию Шастри.

Кроме сына старосты и Шастри, на дворе меня поджидали еще три мальчика с улицы брахманов [113], все старше, чем я. Мы дошли до заросшего лотосами пруда на окраине деревни, женщины туда приходили стирать, а скот в жаркие дни — пить воду. Я заявил, что дальше не пойду. Тогда Шастри изобразил рукой капюшон кобры и спросил, неужели мне совсем не хочется посмеяться, а на обратном пути хочется встретить кобру.

— Выбирай, — сказал он, — пора тебе стать взрослым.

Я выбрал и пошел дальше, думая, что этот случай пойдет Ямуне на пользу, а то держит меня целыми днями взаперти. Мы шли через густой лес, с холма на холм и наконец добрались до развалин какой–то деревушки. Однажды я уже приходил сюда с Ямуной за хворостом. Говорили, что по ночам здесь бывает всякое. Среди развалин высился храм, за храмом струилась река, всюду росли громадные баньяновые деревья. В два ряда тянулись разрушенные стены, основания мертвых домов заросли кактусом, там и тут валялись каменные пестики, старые горшки и кастрюли. Ямуна говорила, что в храме вниз головой висят огромные летучие мыши, а большая королевская кобра сторожит спрятанные в святилище драгоценности.