Он и не заметил, как сын подошёл к нему, хотя слух у головы без тела обострился, и нюх тоже, да и зрение стало лучше, учуять запах пота, или услышать даже самые тихие шаги отец человека мог теперь с лёгкостью.

Но даже не заметил.

— Кусты смородины все засохли…

Если бы отец человека мог вздрогнуть всем телом, он бы вздрогнул.

А его сын продолжал:

— И воды совсем нет, — он стукнул ногой по громадному баку, ныне пустому, но ранее, до Фиолетовой Луны, всегда заполненному водой.

Немного обдумав услышанное, отец человека ответил:

— А смысл поливать? Всё равно ничего не вырастет же. Земля сгнила.

— И что? Главное… главное, что всё нормально и хорошо, ты так не считаешь, папа? — и сын улыбнулся.

Улыбнулся своему отцу. И отец улыбнулся ему в ответ.

Несмотря ни на что, голове нужно было есть, и еда не вываливалась из обрубка шеи, растворяясь где–то между ртом и кадыком. Поэтому человек кормил его тем, что было в доме, хоть еды там и не имелось почти.

После они пошли к железнодорожной платформе. Человек уселся на неё, держа голову отца у себя на коленях. Он глубоко вдохнул, а потом выпустил воздух из груди сложив губы трубочкой, будто выдыхая сигаретный дым.

— Посмотри, — сказал он отцу, медленно поворачивая его голову. — Разве у нас тут не красиво?

— Красиво…

Отец человека смотрел на низенькие одноэтажные домики дачного посёлка, такие маленькие и родные, спокойные, родной дом, убежище, пусть у некоторых из них выломаны были двери и окна. Даже без тела, даже обездвиженный, лишённый, казалось бы, всего, отец человека чувствовал себя хорошо и спокойно здесь и сейчас, в этой уютной одноэтажности, с высохшей зеленью вперемешку, на руках своего сына.

— Что ты видишь? — спросил он у него.

Человек в ответ недоумённо переспросил:

— Что?

— Ну… — повторил отец. — Что ты видишь–то? Красиво–то красиво, а что ты видишь?

Человек задумался.