– Гарри? – окликнул он.
Сандэнсу ничего не пришлось объяснять. Он дождался, когда Бутч вскочит в экипаж, захлопнул за ним дверцу, и уже в следующий миг они снова покатили по улице. Бутч обернулся и увидел, что несчастный мистер Хьюго, ссутулившись, так и стоит перед зданием мюзик-холла, и лишь его неприбранные волосы, словно прощаясь с Джейн, развеваются на ветру.
21
21
Теперь я верю В то, что говорила мать. Кто-то сразу свой.В Нью-Йорке стояло лето, сад Эммы казался оазисом, Огастес был счастлив, а Джейн Туссейнт впервые в жизни влюбилась.
Они с Ноублом молчали всю дорогу из Карнеги-холла. Ей нечего было сказать. Она не удивилась. Не огорчилась. Даже не испугалась.
Ноубл не успокаивал ее, не возмущался, не бушевал. Правда, он в ярости сорвал галстук и скинул пиджак. Он даже закатал рукава рубашки, будто готовился драться с несправедливостью, с которой столкнулась Джейн.
Но она ничего не чувствовала. Ей казалось, что мысли ее устремились куда-то вдаль, в прошлое, к началу времен. Она вспомнила день, когда прибыла в Консерваторию. И тот день, когда пела для королевы Виктории. Она пела для многих важных персон. Одни слушали ее благосклонно, другие восхищались, но она никогда не сомневалась, что способна петь, выступать на сцене, что ее голос проторит ей дорогу, что будут и новые концерты. А потом еще и еще. Потому что из этого состояла вся ее жизнь. Она пела – и этим жила.
Она пела всегда, каждый день. С тех самых пор, когда настоящая мадам Туссейнт, ее покровительница, остановилась перед ней, пока приютские дети послушно тянули песенку, приветствуя знатную даму, что удостоила их скромный приют своим посещением.