– Да, – прошептала она, – говорили. Но если я никогда больше не буду петь… Что тогда? Вы все равно будете меня любить?

– Честно сказать, это будет очень обидно. Если вы больше не будете петь, это будет настоящая трагедия.

– Я не об этом спросила, Ноубл Солт, – оборвала она и резко села. Оправила юбки, пригладила волосы. Утром она не стала их заплетать, потому что у нее не было сил.

– Я знаю, Джейн, что вы устали, – тихо проговорил он. – Но этим все не кончится. Уэртог не знает, где вы, и я этому рад. Мы выиграли немного времени, и вам удалось отдохнуть. Но он не перестанет вас искать. В этом Сандэнс прав.

– Он не имеет права, – прошептала она. – Он не может ничего от меня требовать.

– Не в том дело, голубка. Я давно уже усвоил урок. Мужчины, у которых есть власть и деньги, делают все, что хотят. – Он помолчал, собираясь с мыслями. – Я хочу увезти вас подальше отсюда. Три тысячи километров – не так уж далеко, и все же это хоть что-то. Это начало. А денег у меня столько, что мне не придется учить вас грабить поезда.

Он улыбнулся, и она попыталась было рассмеяться в ответ, но лицо у нее словно застыло. Она не хотела брать его деньги, любовь, заботу и ничего не давать в ответ. Ей абсолютно нечего было ему дать.

– Вам и петь не придется, если не захотите. Какое-то время вам точно не стоит выступать, хотя при мысли об этом меня душит ярость. Вы поете, как ангел. Миру нужны ангелы. А он отобрал эту часть вас и у вас самой, и у всех нас. Так быть не должно. Больше всего на свете меня мучает несправедливость. Но рано или поздно мы с ним поквитаемся. А теперь я лишь хочу увезти вас с Огастесом так далеко от него, как только возможно. Надеюсь, вы все же споете в «Солтере». Мы попробуем это устроить, когда доберемся до Юты, а если нет, будем ехать и ехать все дальше и дальше, пока он не устанет преследовать нас по всему Западу и не вернется в Англию.

Она весь день не видела Сандэнса. Ван исчез после завтрака, облачившись в желтый кашемировый костюм, который Оливеру особенно нравился. Она сомневалась, что Ноубл подарил Вану этот костюм. Сам Ван постарался никому не попасться на глаза, а когда крался через задний двор и заметил ее, то поднес палец к губам и подмигнул ей. Как ни странно, Ван ей нравился. Но Ноубла его присутствие тяготило.

Весь мир тяготил Ноубла, и все же он нес свое бремя и ничего не просил взамен.

Она поднялась, расправила юбки, и он тоже поднялся и робко, словно не веря ни ей, ни себе, взглянул на нее сверху вниз. Она так ему и не ответила.

– Идемте со мной, – потребовала она и зашагала к дому. Кровь у нее в жилах вдруг вскипела, в ушах звякнули цимбалы, словно вторившие литаврам, что звенели в сердце.