Ван предлагал все новые и новые варианты:
– Мы отвезем их с Гасом в Браунс-Парк… Нет, даже лучше в каньон Робберс-Руст[29]. И этот подлец их ни за что не отыщет.
[29]– Я не стану прятать Джейн и Гаса в каньоне. В пещере, – возражал Ноубл. – А про Браунс-Парк вообще забудь.
– Энн и Джози Бассет будут рады тебя повидать. Даже не сомневайся, – объявил Ван. В его голосе отчетливо слышалась ухмылка.
– Да уж, вот только Джейн они не обрадуются, – парировал Сандэнс.
Она подумала, что Бутч Кэссиди наверняка разбил немало сердец, и впервые в жизни испытала еще одно чувство. Ревность. Горячую, кислую, ярко-зеленую ревность.
– Но вы со мной не поедете. У вас с Гарри тут все хорошо складывается, с этим вашим экипажем, – объявил Ноубл. – Эмме нравится, что вы рядом и можете, если что, помочь. А главное, вы не ввязываетесь в неприятности.
– Да я тут от скуки умираю, – простонал Ван. – У Эммы есть сыновья, если что, они тоже могут помочь. Мы ей не слишком-то нужны, это она попросту притворяется. Я поеду с тобой. Буду за тобой приглядывать.
– Нет, не поедешь, Ван. – Джейн ясно представила себе, как Бутч сейчас мотает головой. – Не поедешь. Это моя работа. Честная работа. И у тебя здесь тоже честная работа.
– Да какая это работа! – выкрикнул Ван. – Это вообще не работа. Ты женился на женщине. Ее сын зовет тебя папой. Ты встрял на совесть!
Осознание нахлынуло волной и затопило ее целиком, и ревность, растаяв, уступила место изумлению.
– Он, конечно, звезд с неба не хватает, но тут он прав, Бутч Кэссиди, – вмешался Сандэнс. – Я тоже с вами. Ненавижу Нью-Йорк. Стоило мне сюда вернуться, как я сразу вспомнил, почему отсюда сбежал.
Ноубл застонал, но не стал возражать, и вскоре они уже снова принялись строить планы. Он сказал, что они могут уехать уже в пятницу, – она поняла, что не знает даже, какой сегодня день, – и Сандэнс пообещал, что купит им всем билеты.
– Я дам тебе денег, – согласился с ним Ноубл. – Купи лучшие билеты. Целый пульмановский вагон, чтобы у Джейн было вдоволь места и ее бы никто не тревожил. Нам всем нужно держаться подальше от любопытных глаз.
Если она позволит, Ноубл сам обо всем позаботится. За это она его любила. И все же она без восторга думала о предстоявшем путешествии. Она вообще не испытывала никакой радости.
Три дня подряд она просидела в Эмминой качалке, подняв лицо к солнцу, слушая, как Огастес, ее маленький ботаник и поэт, сочиняет хайку о разных садовых растениях. Как-то днем она уснула, лежа на мягкой, густой траве, и проснулась, лишь когда Бутч потрепал ее по щеке и сказал, что она обгорит до костей, если сейчас же не уйдет в тень.