От удовольствия щеки Джейн залились румянцем, а пальцы сами собой сжались в кулачки. Она не стала ждать, чтобы ей подыграли на дребезжавшем пианино, – без музыки ее голос звучал куда лучше, – и решила не петь дальше о том, чтобы Господь хранил короля. Эта песня ей нравилась, но в ней ее голос звучал не так красиво, как в других, а она сразу почувствовала, что знатная дама может ее спасти, если только она хорошо споет.

Она спела «Pie Jesu», гимн, который запомнила, когда слушала хор мальчиков в Вестминстерском соборе. Она не знала, что значат слова, не знала даже, правильно ли она их произносила. Она выучила мелодию и повторяла словно летевшие к небесам строки, чувствуя, что в них кроются сила и красота, и желая обладать и тем и другим.

Мадам Туссейнт слушала, сложив перед грудью ладони, а когда Джейн допела, просто пошла дальше и ничего больше не сказала. Снова зазвучало пианино, сироты продолжили петь, а Джейн наказали за то, что она прервала выступление. Но на следующий день за ней прибыл слуга от графа Уэртогского и сообщил директору приюта, что ей надлежит собрать вещи и уехать с ним. С тех пор она пела.

Она усвоила все, чему ее учили, затвердила все уроки, выполнила все задания. Овладела латынью и французским настолько, что начала думать на этих языках. Она стала… великой. Знаменитостью. Ее общества искали высокопоставленные чиновники и диктаторы. Восемнадцать лет подряд она лишь училась и пела. И у нее ничего не было за душой.

У нее имелся небольшой ридикюль с драгоценностями и наличностью, которую она старательно копила. Имелись наряды для выступлений и появления в обществе, в котором ей приходилось вращаться. Но ни дома, ни гордости за все, чего она сумела добиться, у нее не было.

И все же… она ничего не чувствовала.

Она слышала, как Ноубл подозвал Сандэнса и Вана, как заговорил о билетах на поезд и о том, что сам оплатит гастроли, когда «туча» пройдет. Они почти час говорили обо всем этом в кухне. В доме было пусто – доктор Ласо уже съехал, а Эмма и Огастес сажали в саду горох, морковку и другие овощи, которые Огастесу ни за что не попробовать. Джейн наблюдала за всем этим издалека, сидя в синей Эмминой качалке на заднем крыльце, сложив руки на коленях, совершенно ни о чем не думая.