Когда мы нанимали нашу квартиру в 7‐й роте (Измайловского полка. – А. К.), меня поразил вид из окон, выходивших на сторону, противоположную улице. Там был огромный пустырь с какими-то длинными непонятными погребами, обросшими высокой травой, а позади стояла глухая, дикого цвета стена, тоже черная, печальная и трагическая, какую можно себе представить, с пятнами сырости, облупленная и с одним лишь маленьким, подслеповатым оконцем. Пустынная стена притягивала меня к себе неудержимо. Я гадал – что притаилось за этой стеной, где лишь изредка теплился тусклый огонек в единственном окошке?..

Невольно я все время думал о Достоевском – он снова стал теперь в Петербурге занимать мои мысли, и эта стена мне начинала казаться жилищем какого-то безвестного Макара Девушкина, в реальность которого я стал даже верить. Это становилось почти кошмаром.

Но во мне победил художник. Я почувствовал неодолимую потребность эту страшную стену изобразить, и с величайшим волнением и пристально, с напряженным вниманием, со всеми ее трещинами и лишаями ее и запечатлел, уже любуясь ею… и она перестала меня угнетать. Я что-то преодолел, и эта пастель была первым моим настоящим творческим произведением[997].

Позже иллюстрации Добужинского к эссе Николая Анциферова «Петербург Достоевского» (Пб., 1923) во многом способствовали канонизации романного адреса «дома Раскольникова» в Столярном переулке (на одном из рисунков изображен брандмауэр жилища знаменитого героя). Окно стало своеобразным приемом, «рамой», для ряда работ художника: «Кукла» (1905), «Окно парикмахерской» (1906), «Человек в очках» (К. А. Сюннерберг; 1905–1906).

«Вернувшись в Петербург из Мюнхена, – вспоминает Добужинский 1901 год, – я был полон желания прежде всего и тут продолжать учиться на натуре, но сразу же понял, что заниматься с такими же удобствами и свободой, как в Мюнхене, нечего было и думать. В Мюнхене, как и в Париже, было сколько угодно дешевых ателье, в Петербурге же такие студии были наперечет, а брать на дом модель было совсем недоступно. <…> Настоящие ателье в Петербурге было только у него (К. Сомова. – А. К.), у Бакста, Браза и у Рериха»[998].

Что касается Николая Рериха, то, по утверждению Добужинского, он «держался вообще в стороне от всех… <…> …К себе не „подпускал“ и, по-видимому, очень был занят своей довольно блестящей карьерой»[999].

«К. А. [Сомов] вместе с родителями жил в доме № 97 по Екатерингофскому проспекту. Квартира Сомовых находилась на втором этаже, занимая весь этаж целиком.