Мода на живые картины восходит к XVIII веку.
«Уподобление сцены картине рождало специфический жанр живых картин, – писал Юрий Лотман в статье „Сцена и живопись как кодирующие устройства культурного поведения человека начала XIX столетия“. – Однако эти крайние проявления отождествления театра с картиной интересны, в первую очередь, потому, что наглядно раскрывают норму восприятия театра в системе культуры начала XIX в. Спектакль распадался на последовательность относительно неподвижных „картин“. Дискретность и статичность были законами моделирования непрерывной и динамической действительности»[1008].
Живые картины сопровождали придворные торжества. «Некоторые залы Зимнего дворца обратились в галереи живых картин. В Белой зале (ныне Золотой), между колоннами, поставлены были золотые рамы, в которых первые великосветские красавицы изображали произведения великих живописцев, – вспоминает Владимир Соллогуб праздник, устроенный в 1822 году в честь приезда великой княгини Марии Павловны. – Все это заимствовано из сокровищ Эрмитажа, так что живые копии могли соперничать с бессмертными оригиналами»[1009].
Барон Николай Врангель в очерке «Художественная забава императрицы Марии Федоровны» подробно описывает «редкий и любопытный альбом, изданный Плюшаром, посвященный живым картинам, устроенным в 1822 г. в Эрмитаже императрицей Марией Федоровной». Автор отмечает, что «здесь любопытен сам замысел этого праздника, не раз применяемая в подобных зрелищах идея построить бутафорскую стену музея и раскрывать ряд картин, будто бы висящих на стенах, а в сущности представляющих живые группы, видимые в отверстиях рам».
«Первая картина представляла очень популярную в свое время картину Гвидо Рени „Les couseuses“, состоящую из девяти лиц. <…> Вслед за первой картиной следовал романс „Анакреон и Амур“, с ныне уже не находящейся в Эрмитаже картины неизвестного автора. <…> Следующая картина представляла ряд портретов. Тут был „Воин“ Рембрандта, в изображении графа Воронцова-Дашкова и две „Сибиллы“ – Гверчино и Доменикано (имеется в виду Доменикино. –
Анализируя живописные полотна из собрания Эрмитажа, которые послужили сюжетами для живых картин, Врангель говорит: «По-видимому, устроители стремились менять эффекты и не давать подряд нескольких однообразных композиций»[1010].
С 1830‐х годов живые картины вошли в репертуар петербургских площадных и Императорских театров.
В 1835 году, во время масленичного гулянья на Адмиралтейской площади, Леман поставил в своем балагане (площадном театре) живую картину «Последний день Помпеи» на сюжет знаменитой работы Карла Брюллова. «Вы видите все группы подлинной картины, – сообщала „Северная пчела“ 14 февраля 1835 года в заметке „Взгляд на балаганы“, – видите зарево и извержение Везувия, слышите ужасный грохот. Сделано все, что можно было сделать в сквозном балагане: при пяти и шести градусов мороза фигуры, одетые легко, как под небом Неаполя, дрожат невольно».