Говорят, узников, заключенных в крепости, ежечасные эти переливы, длительное это капанье звуков в ночной тиши доводило до отчаяния, до безумия. Возможно, что и так. Куранты звучали, как плач, а то и как медленно читаемый и тем более неумолимый приговор. Этот приговор носил сверхъестественный и прямо-таки потусторонний характер. <…>

Вообще во всем Петербурге царит изумительно глубокая и чудесная музыкальность. Пожалуй, это идет от воды (по количеству рек и каналов Петербург может соперничать с Венецией и Амстердамом), и музыкальность эта как бы заключается в самой влажности атмосферы. Однако что там доискиваться и выяснять. У Петербурга, у этого города, охаянного его обитателями и всей Россией, у этого «казарменного», «безличного», «ничего в себе национального не имеющего города», есть своя душа, а ведь душа по-настоящему только и может проявляться и общаться с другими душами посредством музыки[1095].

Праздничным концертом для мальчишек и василеостровцев было прохождение Финляндского полка, который возвращался в свои казармы у Горного института с Благовещенской площади через Николаевский мост:

Гудок проворковал на Неве. <…> Прекрасная, светлая, тонкая задумчивость разлита в воздухе, какое–то прозрачное прислушивание. Великий покой кругом: Нева, Исаакий, Зимний дворец. Извозчичья пролетка продребезжала по булыжникам набережной. И вот в воздухе, издалека послышалось бархатистое буханье. Проскрежетал красно-желтый трамвай на Петербургскую сторону, буханья больше не слышно. Нет, вот снова. И какой-то звенящий, плавающий звук. Исчезнет, донесет, уже стройнее. Это очень далеко, но уже догадываешься, что это музыка. Большая музыка. Она несет радостную тревогу, светлое беспокойство. Музыка, музыка где-то. <…> Идет полк. Прохожие на набережной оборачиваются к Николаевскому мосту. Музыка еще за Невой. От Конногвардейского бульвара, у Благовещенья идет с оркестром полк на Васильевский остров… наша василеостровская гвардия. Музыка ближе. Полк уже на Николаевском мосту, и музыка движется перед ним, как звенящая прозрачная стена… все слушают бодрый и немного щемящий, сильный и светлый русский марш. <…> Все стало светлее, краше под такты музыки[1096].

Гудок проворковал на Неве. <…> Прекрасная, светлая, тонкая задумчивость разлита в воздухе, какое–то прозрачное прислушивание. Великий покой кругом: Нева, Исаакий, Зимний дворец.

Извозчичья пролетка продребезжала по булыжникам набережной.

И вот в воздухе, издалека послышалось бархатистое буханье. Проскрежетал красно-желтый трамвай на Петербургскую сторону, буханья больше не слышно. Нет, вот снова. И какой-то звенящий, плавающий звук. Исчезнет, донесет, уже стройнее.