Изучим на данных эту весьма действительную мощь.

Прежде всего, историческая справка, ибо все, что относится к какому бы то ни было духовному явлению какой-либо страны, даже на основании такого бесконечно малого свидетельства, как мое, принадлежит истории этой страны.

Катюль Мендес, бывший с Л. К. де Пикаром в отношениях доброго соседства, был приглашен последним на вышеупомянутые собрания. Одержимый со своей стороны весьма почтенным духом литературной пропаганды и уже бывший свидетелем того, как умерло под его началом отменно составленное «Фантастическое обозрение», автор книги изысканных стихов, Филомелы и статей, обнаруживающих чудесный талант прозаика– Катюль Мендес не замедлил сочувственно отнестись к «Искусству» и к некоторым из его редакторов. Из этой верной и бескорыстной дружбы родилась мысль о Пар пассе, осуществление которой Мендес обеспечил ценным содействием своих знаменитых учителей и друзей, Теодора де Банниль и Леконта де Лиль, к которым поспешили присоединиться гости и застольники генерала, маркиза де Рикара, и очень милой маркизы – великодушный генеральный штаб в лице Леона Диркса, самого изобретательного, быть может, из поэтов новой плеяды, Хосе-Мариа де Эредиа, автора великолепных сонетов, изысканного и проникновенного Леона Валада, к несчастью, уже умершего, и Мэра (последний, чтоб сказать по-английски об этом самом английском по тону из наших поэтов, барахтался против города и гнушался всем тем, что, по его мнению, переходило в компрометирующее собутыльничество), уже тогда известных в поэтическом мирке, то есть в кружке Катюля Мендеса, произведениями поистине достойными внимания. Сюлли Прюдом и Франсуа Коппэ пристали вскоре к этой группе, уже значительной по составлявшим ее талантам. Первый лишь изредка появлялся в салоне на бульваре Батиньоль: замкнутый характер, суровый талант, он неохотно смешивался с другими и оставался всегда одиноким, хотя и сотрудничал в различных Парнасах, в первом из которых помещены Авгиевы конюшни, быть может, его шедевр, где этот сдержанный поэт мастерски доказал, что он не был лишен ни пылкости, ни красочности. Что касается Франсуа Коппэ, он был душою этих собраний и своим очаровательным остроумием и безжелчными шутками превратил их на время в излюбленное место для встреч. Я до сих пор еще слышу, как он своим пленительным голосом оттеняет изысканные прелести «Кивота» и «Задушевности». Былые времена, воспоминания о дружбе, навсегда дорогие, пусть хоть эти строки освятят вас, напоят благоуханиями и отнесут сердечный привет поэту, который был верным братом по оружию и таким милым товарищем!