– Вот любишь ты всяких старушек убогих, Горшкова, – поморщился Иван Аркадьевич.

Я только развела руками.

– А сама туда не лезь. Я запрещаю!

Когда Иван Аркадьевич ушел, я долго-долго сидела на кухне, медленно пила остывающий кофе и думала, какая же я дура: вместо того, чтобы выторговать новый кабинет, приличный оклад, повышение в должности и другие плюшки, вместо этого я выпросила себе на голову Римму Марковну.

Ну вот не дура ли?

Глава 23

Глава 23

Ранним весенним утром я шла по направлению депо "Монорельс", влившись в суетливый поток людей, которые торопились попасть на работу до гудка. Время поджимало, и я ускорила шаг. Краем глаза уловила брошенный на меня косой взгляд. Затем – второй, третий. Стало зябко и неуютно. Я скрутила в кармане фигу и, успокоившись от такой детской выходки, зашагала дальше.

На проходной притормозила – пропуска у меня не было. Но тут мне замахала тетя Нина, сегодня она дежурила:

– Лида, здравствуй! – обрадовалась мне она и торопливо продолжила, сгорая от любопытства. – А у нас говорили, что Щука тебя уволила. Это правда?

– Здравствуйте, тетя Нина, – широко улыбнулась я. – Как там ваша внучка?

И тетя Нина моментально переключилась на то, какая же Оленька умненькая, какая красивенькая и вообще это самый лучший в мире ребенок. А как она кушает! А как какает!

– Ой, чуть не забыла, – виновато спохватилась она, – тут тебе Чайкина где-то пропуск оставила. А, вот же он, держи. Сказала идти в 21 кабинет сразу.

Я поблагодарила тетю Нину и, еле отделавшись от детального рассказа о том, на кого Оленька больше похожа, торопливо зашагала в 21 кабинет.

Контора депо "Монорельс". Всё как всегда: длинные узкие коридоры, много-много дверей, и много-много людей. Запахи бумаги и канцелярского клея внезапно разбавляет шлейф духов "Красная Москва". Все куда-то бегут, разговаривают, шутят, смеются, ругаются, спорят, кашляют, ворчат, болтают. Хлопают двери, шелестит бумага, журчит смех и разговоры, но всю эту какофонию звуков враз перекрывает рев гудка.

Всё.

Время пошло. Трудовой день начался.

В коридоре, за поворотом, я чуть не столкнулась с Гиржевой. От неожиданности она выронила несколько листов бумаги: