Я вижу, как он уходит в дом, осторожно оглядываясь через плечо на безумную женщину на крыльце его дома.

«Не плакать, – говорю я себе. – Не смей плакать».

– Вы довольны? – спрашивает она.

– Доктор Джонс… я не знаю, что сказать.

– Наверное, это ответ на все ваши вопросы, если они еще у вас остались.

– Да, – отвечаю я. – Простите меня.

В груди у меня все горит: легкие, ребра, сердце. Все вот-вот готово разорваться.

– Я слышала, что закончилось расследование в больнице, – я заставляю себя это произнести. – Поздравляю.

– Это большое облегчение, да. Я рада, что теперь мы можем жить дальше. Мы все.

Она смотрит на меня через порог этим материнским взглядом, который я хорошо запомнила. В животном мире это был бы глухой рык, предупреждающий меня держаться подальше от ее детенышей.

– Надо полагать, я вас в ближайшее время не увижу?

Пора уходить отсюда.

Я была не готова увидеть мальчика; я была убеждена, что она лжет, и думала уличить ее, приехав сюда. Слезы подступают всё ближе, внутри набухают горе и стыд. Глубинная тоска, которую я маскировала гневом.

– Нет, – говорю я. – Я вас больше не побеспокою.

Она отрывисто кивает, глядя на меня твердым, беспощадным взглядом, и закрывает дверь. Я иду к машине как можно скорее, к горлу подступают рыдания. Я бросаюсь на водительское сиденье, резко разворачиваюсь на подъездной дорожке и выезжаю в переулок. Из-под колес у меня летит гравий, в голове воплем стоит его имя.

Джейми. Джейми. Джейми.

Я сижу за рулем уже час, остановившись там, где переулок пересекается с Проспектом, когда вдруг у меня в кармане начинает звонить телефон.