— Я ее пацэлую! Как брат, а? — И, склонившись, звучно чмокнул ее в щеку. Потом обратился к братьям и приказал: — Цэлуйтэ!
Когда обряд целования закончился, старший поднял мальчика на руки.
— В столовую! Доктор, у меня в фургоне спрятан бурдюк с дамашним…
— Ты сошел с ума!
— Нэ сашел! Я в умэ! На всех хватит только по адному стакану. Адин-единственный стакан! Нанимаешь? Землетрясение нэ случится!
— Нельзя, Гайк!
— Тэбя здесь нэт, доктор-джан! Ты нэ видэл, ты нэ слышал, ты нэ знал!
— Ладно, черт с тобой, но не больше одного стакана. И смотрите, вы мне мальчика не замучайте!
— Будэт сидеть на самом пачетном мэсте! — заверил старший. — Как на троне. А мы будэм плясать вакруг нэго. Пашли! Да здравствует советская мэдэцина! Ур-р-ра!
С мальчиком на руках он двинулся к выходу. У двери столовой стоял фургон, курортники, прикрывшись от дождя кто чем мог — пустыми мешками, кусками картона, а то и медными подносами, — сгружали последние ящики с продуктами.
Из раскрытых дверей и окон столовой рвались переливы гармони. Это Паша-даи готовился принимать гостей к ужину.
В сторонке одиноко стоял Гара-киши, придерживая за уздечку своего Араба, и молча исподлобья смотрел на приближающуюся толпу, возглавляемую Айкараном-старшим, несшим на вытянутых руках весело смеющегося мальчика. Ливень усиливался, но старик словно не замечал его.
«Где брат твой…»
«Где брат твой…»