Помона с зардевшимися от возбуждения щеками дала им минуту, чтобы переварить услышанное. Любопытство, тревога, сомнение – чувства, поглотившие их умы.

– Я прошу у вас позволения стать не вашей главой, – сказала куда более привычным для себя тоном Помона. Со своего места Гек видел, как заблестели глаза его дочери. – Я прошу позволения стать вашей слугой. Дать мне право на положение, в котором я смогла бы обеспечить вас знаниями и защитой. В своем путешествии я видела народ, который живет в гармонии с тысячью других миров, и ему враги не страшны, потому что те, кто живут в любви, согласии и терпимости, их не наживают.

С еще большим изумлением и недоверием поселенцы обратили взгляды на Стражей, которые скрывали намордниками свои истинные лица. Как и сама Помона когда-то, в голову им не приходило, что они могли скрывать не темную тайну, а светлую.

– Я люблю вас, – добавила Помона с чувством. – Наверное, поэтому именно я стою перед вами сейчас. По-настоящему любить людей может лишь тот, кто прошел с ними… через многое. – Она помолчала. Никто не решался вставить слово и заглянуть ей в глаза. Но женщина только примирительно улыбнулась, почувствовав, как некая сила, которая все эти годы сидела у нее на плечах и душила крепко сцепленными ногами, наконец ушла. – Что бы ни случилось, я хочу быть рядом, и хочу помочь.

– Трогательно, – разрезал гомон одобрения голос в толпе, так что улыбка, которая осветила похорошевшее лицо Помоны, погибла в зародыше. – Хорошо. Но если мы и согласимся, то где гарантия, что ты не струсишь и не бросишь нас в решающий момент?

Все как один обернулись на подавшего голос мужчину. Гектор узнал в нем соседа, многодетного семьянина, на которого, бывало, заглядывалась его дочь. Однажды он вышел к Помоне, когда она очень уж задержалась в огороде и пропустила призыв матери обедать мимо ушей. Он застал ее за тем, как она смотрела сквозь щель в заборе на то, как Брюс нянчит своих детей. А услышав позади шаги отца, густо покраснела и рванула в сарай, прочь от его глаз, будто тот застукал ее за чем-то откровенно непристойным.

Как ни странно, Ти-Цэ этот мужчина тоже был знаком. В живую они никогда не стояли друг напротив друга, но Ти-Цэ случалось заглядывать в его глаза. Неподвижные, выведенные мелом.

Его портрету Помона отвела стену напротив своей постели в покоях Серого замка.

– Очень просто точить лясы, пока не пришло время действовать, – холодно сказал Брюс. Его окружали жена и пятеро детей, будто неприступная стена, через которую Помоне никогда и ни за что нельзя было пробиться.