Она пообещала рассказать ему все в подробностях сразу, как они доберутся до поселения, и Ти-Цэ придержал настойчивые вопросы до обозначенного срока.

***

Через восемь дней рано поутру, за час или два до окончания комендантского часа, они вышли из пшеничного поля на первую ровную улочку Пэчра.

На голову Помоны был наброшен капюшон, но в конце концов она откинула его, чтобы как следует осмотреться по сторонам. Она обращала внимание на каждую мелочь, каждую деталь своего маленького мира, словно и не было тех долгих лет, которые она провела здесь. При виде домов из темного дерева ее пробирала дрожь.

Стражи приветствовали Помону и Ти-Цэ, когда они проходили мимо наблюдательных постов, и когда очередной служащий позвал их по имени, чтобы кивнуть им, за закрытыми ставнями у него за спиной раздался звон и треск разбившегося глиняного горшка.

Помона вздрогнула и отошла на два шага: кто-то в том доме не спал и очень не вовремя прошел мимо закрытого окна. Ставни задрожали: женщина с той стороны охала, кричала, требовала открыть окно. Страж красноречиво бахнул ладонью по подоконнику, но та угомониться не желала. Судя по нарастающим многоголосым воплям, она подняла на ноги всю семью, чтобы сообщить о возвращении Помоны в Пэчр.

Помона с трудом оторвала от дрожащей оконной рамы взгляд и пошла дольше, увлекаемая за руку Ти-Цэ. Она не сомневалась, что в первой половине дня о ее возвращении узнает все поселение. Закрывая глаза, она уже видела бушующую у Серого замка толпу, требующую ответов.

Помона почувствовала, как крепко сжал ее руку Ти-Цэ.

К тому моменту, как закончился комендантский час и женщина побежала к соседям, чтобы рассказать удивительную новость, сытая и переодевшаяся Помона уже стояла в своих покоях в Сером замке и раздавала поручения. Она объясняла Ти-Цэ и еще нескольким йакитам, что и как требуется построить, и попросила передать от ее имени поселенцам, что она выйдет к ним через три дня.

***

Трое суток Помона не выходила из своей комнаты: ткала мантию и вносила последние штрихи в свою развертку души, прерываясь только на еду и часы беспокойного сна. Она рисовала, стирала и снова рисовала на каменном холсте людей, оживляя их образы, наделяя каждого своим собственным орудием труда, и йакитов, пока не изобразила их с женами и детьми на плечах, обводящих широким жестом Пэчр – мир, населенный их сводными семьями. Помона не могла знать наверняка, по душе самим йакитам то, как хотела бы их видеть Помона, но улыбка Ти-Цэ, который первый увидел ее завершенную работу, внушила Помоне спокойствие.