– Айзеку не терпится проверить, как там его трейлер…

– Ценный антиквариат, – вставил Айк.

– …а нам с Шулой надо принять душ и немного отдохнуть. У нас был тяжелый день.

Они смотрели, как Билли вслед за Кларком Б. садится в лимузин. Кальмар никак не показал, что видит Айка. Захлопнулась дверца, задвинулся люк в крыше.

– Может, вас подвезти? Это дело не займет много времени.

– Сами доберемся, – сказала Алиса. – Вон мой фургон. Подвези лучше остатки неустрашимой команды – они там, в баре. Через шесть стаканов начнут вываливаться наружу, и тут выяснится, что их колеса уехали. Пошли, Саллас, я уже достаточно восхитилась модным показом. – Затем обернулась и добавила: – Тебе очень идет, Луиза. Правда красиво.

Погрузив мотовелосипеды через заднюю дверь в фургон, они развернулись и поехали обратно в город, а через него к мотелю, и девушка снова завела свой кувыркающийся рассказ обо всем на свете: наблюдения, замечания, вопросы, которые больше походили на размышления вслух, ибо она явно не ждала ответов. Один на заднем сиденье, Айк с удовольствием откинулся на спинку, предоставив Шуле болтать самой с собой. Он чувствовал себя легко и расслабленно, словно лежал на солнечном лугу у легкого ручья. Это был не совсем сон. Один раз, когда они снова ехали по Главной, Айк расслышал в девушкином монологе упоминание «Крабб-Потте». Подняв голову, он успел рассмотреть, как Кальмар Билли и японский юнга суетятся у лимузина, волоча с двух сторон свой общий груз. Он закрыл глаза и вновь погрузился в словесный поток. Ручей на лугу – правильная метафора, подумал он, смывает все дочиста. Ему самому захотелось в душ. Он ощущал на себе слой грязи – не от недельной работы на лодке, не от рыбной ловли и не от грязного прибрежного ветра, через который они плыли, а от самого города. Что-то нечистое было в этой вылизанности. Когда кто-то приходит куда-то с намерением привести что-то в порядок, это чаще всего делается затем, чтобы забрать это что-то себе.

Услыхав шелест колес по устричным раковинам, Айк резко проснулся. Он решил, что это его двор. Но вместо мусорных гор в окне виднелось мутное небо, и белые домики выстроились полукругом там, где полагалось быть елям и зарослям папоротника. В дверь фургона просунулось смугло-розовое лицо девушки и склонилось над Айком.

– Вы совсем захрапели, мистер Саллас. Алиса велела мне укрыть вас этим одеялом.

Одеяло было ватным и стеганым, но Айк не возражал. Он что-то спросил про Алису, и девушка что-то сказала насчет стиральных и сушильных машин. Он слишком устал, его не заботило… он натянул одеяло до подбородка, и на ум пришли строчки из старого классического Дилана: «Я падаю устало, но обречен стоять…»[62] Через окно он видел, как во дворе мотеля что-то все время происходит: номера прибывают, номера отбывают, номера входят друг в друга, как персонажи виртуальных игр через специальные очки.