– Т-только т-троньте одну т-трубку – и вы будете слушать, как стреляет у вас в ушах. После этого мы п-посмотрим, что важнее для сообщества: ваши драгоценные смывные бачки или радиоконтакт с остальным м-миром.

Безлицензионный австралийский врач из деревянной башни еще никогда в жизни не был так счастлив. Он не любил медицину: вырезать солнечные раки на мордах овечьих погонщиков, промывать нижние части какой-нибудь австралийской Шейлы после того, как она натолкала туда слишком много зонекса. Он подозревал, что отобранная лицензия стала самой важной поворотной точкой в его жизни. Когда перед ним закрылись двери лечебных покоев, он смог целиком отдаться своему истинному призванию – радио! Заикание помешало ему стать диджеем, но его взяли на должность ученика звукоинженера в Аделаиде. Когда же он так и не смог разобраться с этими компьютерными чипами, он стащил со станции все оборудование, какое только смог унести, продал его и купил билет в самую далекую от Аделаиды точку, куда только можно было податься австралийскому лодырю, – к антиподам на Аляску. Бывший доктор прилетел в Анкоридж, где ему еще хватило денег на этот антикварный коротковолновик. Он выбрал Куинак, потому что это был единственный город такого размера без своей радиостанции. Пятнадцать лет он экономил и выкручивался, существуя в основном на деньги от продажи Святых Целебных Кож. «Пропитаны подлинным эскимосским бальзамом! Просто протирайте дважды в день больное место». Федеральная комиссия по связи пыталась его закрыть, но так и не смогла запеленговать передатчик. Он выжил и теперь торжествовал. Отныне он Радист, и забить на заикание. «Есть кто на этой ч-частоте?»

Пока транзисторы и селефоны не заработают вновь, он держит их всех за горло. Он был прав. Они нуждались в новостях больше, чем в воде из крана. Больше, чем кто-либо когда-либо мог подумать, им нужно было слово из внешнего мира. Ради этого святого слова они готовы были мочиться на улицах, часами – днями! – мельтешить у основания шаткой башни, как религиозные фанатики у святого минарета своего культа, и ждать.

Случайные слова – вот и все, что доходило до них в последние пару дней. Рваные сообщения становились все реже, непостояннее, бессмысленнее или произносились на языках, о которых Радист мог только догадываться.

– Немецкий! – кричал он через окно бочки. – Я только что поймал что-то по-немецки на какой-то м-морской частоте. Что такое «verboten boot»[110], кто-нибудь знает?

– «Опасная опора», – перевел Альтенхоффен и нацарапал эти слова у себя в блокноте.