Сам отключил тепловизоры, сам влез через окно, сам подорвал сейф, сам спрыгнул с крыши,
— Понятно, — кивает Басир, совершенно не обращая внимания на его придуривание. Он занят тем, что, надев на пальцы гильотину, аккуратно обрезает толстую сигару. Вжух — и кончик валится на декоративное блюдце. Тут же появляется все тот же громадный белый мужик и грациозно заменяет его на чистое. — Но мне все равно любопытно. Если бы ты был здесь с Церковью, они бы тебя не бросили. Значит, кто-то другой. Но кто? — Белый аккуратно подносит ему спичку, чтобы Басир мог подкурить сигару. Затем тот откидывается в кресле. — И зачем? Зачем тебе понадобился для проникновения в мою башню кто-то еще, кроме Церкви и Боргеса?
Рид даже не удивлен. Ольберих Басир, к превеликому сожалению всего криминального населения Джакарты, очень умен. Джакарта полнилась слухами — о том, что в молодости, расчищая место под свою будущую империю, он давил врагов ювелирно рассчитанными шагами. Подкупы и шантажи, силовые акции и быстрые, безжалостные рейды, выстраивание коррумпированной системы… Путь Басира на семьдесят третий этаж Хамайма-Тауэр был проложен его умом. Теперь из-за этого ума страдал весь город.
— А самая интересная часть этого вопроса… Кто
Банда, чей номер разгромили Сурья и Раджаяма Чандер и которую видели с Ридом и Боргесом. Если Басир еще не выяснил, кто они такие, то собирался в ближайшее время.
«Американцы, — надо было ответить Риду. — Ну эти, улыбчивые, безвкусно одетые. С фастфудом в одной руке и пистолетом в другой. Почему с пистолетом? А они, знаете ли, правительственные агенты».
«Памулан, Джалал Сентака, G-2, 45, индекс не помню», — надо было ответить Риду.
«Убейте самого симпатичного», — надо было ответить Риду.
Вместо этого Рид говорит:
— Дедуль, вообще не понимаю, что вы тут плетете. Старческая маниакальная паранойя?
Басир прищуривается:
— Клоунада тебе никак не поможет, парень.
— Вы когда последний раз кукушечку проверяли?
— Я бы на твоем месте поумерил пыл.
— Кажется, самое время. Подсказать хорошего психиатра?
Басир откидывается в кресле и, вдыхая дым сигары, делает знак пальцами. Рид с мрачным весельем подбирается, предчувствуя новую порцию старого доброго насилия, так что, когда амбал снова материализуется из своего демонического подпространства и бьет его так, что Рид опрокидывается вместе со стулом, он ни капли не удивлен. На самом деле он вообще ничего не чувствует: на какое-то время (вечность?) мир вокруг поглощает горящая болью темнота. В себя он приходит от холодного плеска в лицо. Кажется, тому стакану, который ему так любезно предложили, все-таки находится применение.