– Я услышал тебя, – начал Антон, – и твоя смелость, твое доброе сердце – это лучшее, что было в моей жизни. Вы обе – самый лучший подарок судьбы, какой я и просить не смел. Но сейчас речь о тебе, Аннета.
Он протянул руку, похожую на скелет и мягко приподнял ее подбородок, заставляя ее взглянуть ему в глаза. Он действовал интуитивно, чувствуя, что так будет правильно.
– Я не могу сделать то, о чем ты просишь, – сказал он, глядя в ее удивительные глаза – они пылали от злости и нежелания смириться и в то же время наполнялись слезами. Огонь и вода, подумал Антон, в этом все мы, люди. – Потому что это – обман, иллюзия того, что я должен был сделать сам, если бы мог. Но я не могу, в этом все дело. Судьбу нельзя обмануть, у нее есть только два условия, только две грани, как добро и зло, день и ночь, чет и нечет. Я могу либо оставить монету себе, либо отдать, все остальное – всего лишь вариации этих двух вариантов. И поскольку это мой выбор, я его сделал. Я принял решение, потому что не могу поступить иначе. Я оставляю ее, таков мой выбор. И это во-первых.
Он разорвал зрительный контакт, и Аннета тут же снова опустила глаза. По щекам потекли тихие слезы, и Антон подумал, что это второй раз, когда он видел ее плачущей. Что ж, вот теперь я видел все, улыбнулся он про себя, хотя сам был на грани.
– А во-вторых, – продолжил он, уже глядя на них обеих, хотя ни одна из девушек не смотрела на него, – это будет моя вина. Если я разрешу тебе взять ее, ты отдашь ее кому-то плохому, возможно он умрет, и это будет моя вина. А кто я такой, чтобы приговаривать кого-то к смерти? Даже если он ее заслуживает, и мир станет лучше без этого человека, нам ли это решать? А если он отдаст монету – в этом уж я не сомневаюсь – возьмет и всучит в руки ребенку? Или просто хорошему парню или матери? Умрет безвинный человек, и это будет моя вина, и не говорите мне, что это не так.
Он снова глубоко вдохнул, голова начала кружиться, а язва на ноге вдруг стала дергать, как будто в нее загнали раскаленный гвоздь, но все это больше не имело значения. Значение имело только одно.
– И твоя душа, – он снова приподнял голову Аннеты, на этот раз она так и не встретилась с ним взглядом, слезы катились по щекам, она плакала совершенно беззвучно. – Твоя душа будет проклята, потому что выбор невелик: ты можешь спасти только тело или душу. А я этого не допущу.
– Не знаю, что правильней и ценней, – продолжал Антон, – думаю, это каждый сам решает. И я уже все решил. Собственно, это не какой-то героический акт, я просто не могу сделать по-другому, может, и хотел бы, но не могу. Моя «моральная инвалидность», помните?