Ян.
Похоже, это имя привязала к ней сама судьба, в последние годы это имя и стало ее судьбой. И как же предательски быстро забилось ее холодное сердце, как загорелись глаза, только на этот раз огонь в них не пугал, в нем не было жажды смерти, скорее наоборот. Это не может быть он, просто не может.
Потому что не бывает так в жизни, нет в ней ничего такого интересного или неординарного, иначе люди не придумывали бы истории, которые ложатся в основу книг и фильмов, стремясь сделать реальность такой, какой хотят видеть, стремясь хоть как-то украсить серую однообразную жизнь, в которой все понятно и предсказуемо.
Но проблема как раз и заключалась в том, что уверена она не была. Это было первое, что она осознала, второе – она должна выглянуть, должна увидеть, даже если это будет стоить жизни ей или им. Скорее им, подумала она, понимая, что уже не контролирует себя, ее сердце, такое холодное и такое тихое, вдруг восстало и захватило контроль, она была готова рискнуть, она была готова убить или умереть, и второй раз в жизни это не связано было с работой. Когда-то давно она тоже была готова на все, но ради мести, а сейчас ради… чего? Любви? Ей и самой было тошно от этого слова. Что она знала о любви? Не больше, чем другие о смерти. И все равно сердце продолжало как молот стучать не только в груди, но, казалось, уже во всем теле, предательское безумное сердце.
Не могла она его любить или ненавидеть, она его не знала, видела всего один раз. Поцеловала один раз. Она боялась, она хотела, она отталкивала и снова думала о нем. Черт, сумасшествие какое-то, пролетела в голове мысль, и Фатима поняла, что проиграла, эту борьбу она выиграть не могла. Любовь, судьба, жизнь и смерть – все это безумие, все это не поддается логике, не имеет объяснения, с этим нельзя бороться, от этого нельзя убежать.
А какая у нее цель? Ну, самая ближайшая – выглянуть и узнать, тот ли это человек. Нет. Убедиться, что не тот, потеряв контроль над разумом, она все же не лишилась его, и теперь начала анализировать и осознавать, по мере того, как борьба внутри утихла. Во-первых, тот, кого она знала под именем Ян, скорее всего носил его, как маску, как одежду, сегодня одно имя, завтра другое. Уж она-то знала, каково это, как никто другой. Во-вторых, может, тот Ян и говорит по-чешски, но голос у него другой, в этом она была уверена на все сто. Она помнила его голос, красивый и уверенный, не такой как этот. И в-третьих, тот самый Ян, что поцеловал ее под полной луной на балконе гостиницы, вряд ли стал бы захватывать посольство, как-то не вязалось это с ним, с его личностью. Она помнила его глаза, его взгляд, и могла поклясться, что делишки вроде захвата посольства или захвата чего-нибудь вообще не входят в сферу его интересов. Он из тех, кто стоит за всем, а не исполняет. Он не пешка и даже не король, он – игрок, двигающий фигуры по доске ради своих интересов. И разве она могла представить его, прыгающего в маске с автоматом среди этого полка неудачников? Нет, не могла. Но и сидеть на месте, услышав его имя, не могла тоже.