– Эй, дружище, – пока он старался собрать силы для последнего рывка, к бордюру из потока машин подъехало такси. Какой-то частник на Гранте. – Вижу, ты на ногах не стоишь? Отвезти куда? Недорого, а город я как свои пять знаю, адрес с полуслова пойму.

Его маленькие глазки щупали Пророка, как ножки тысячи насекомых, водитель наклонился к пассажирскому сидению и смотрел на потенциального клиента исподлобья, изо всех сил изображая честность и участие. А вот и первый «рыбак», понял Матвей, но от этого козла он хотя бы мог отделаться, чего не скажешь о гигантах «курортного рыболовства» с синими мигалками и целыми фургонами для хранения «улова». Дожился, подумал Пророк, стал бросающейся в глаза добычей. Внезапно злость вскипела в нем, он знал, что надо делать.

– На халяву отвезешь? – поинтересовался он совершенно не заплетающимся языком, только интонации были странные. Он улыбнулся до ушей и запустил руку в волосы (все еще шикарные и почти не тронутые сединой), взлохматил, потом повел рукой в сторону, совершенно бессмысленное движение. – Тот козел всё выгреб, сука, но это дерьмо того стоит, да…

Он снова растянул рот в безумной улыбке – много усилий на это не ушло, лицо онемело и почти не подчинялось, как и остальное тело, только мозг работал так же, как всегда, бесстрастно регистрируя масштабы катастрофы – и схватился за фонарный столб.

– Я не откинусь по дороге, я совсем чуть-чуть, просто для кайфа, честное пионЭрское, – и он начал хихикать.

Маску участия и честности как ветром сдуло, перемена была такой стремительной, как спецэффект в кино. Таксист отшатнулся, изрыгнул поток матерных слов.

– Эй, может у меня чего осталось, я поделюсь, просто мне надо… ехать, в общем…

– Иди на х…! – выплюнул водитель, злобно покосившись на Пророка, и завел мотор. – Гребаные торчки.

– И тебе того же, – прошептал Пророк вслед уезжающему такси.

Он начал тяжело дышать, грудь судорожно вздымалась и опадала, вот только воздух в нее как будто не поступал, словно он оказался на другой планете без атмосферы. Этот маленький спектакль отнял последние силы, но он был доволен собой – он никогда не был жертвой и не собирался ею становиться в самом конце. И даже если до сквера ему придется ползти – он готов был заплатить цену и повыше, если твое время на исходе, можно играть ва-банк.

Он постоял еще пару минут, запрещая себе оставаться тут дольше – в памяти почему-то всплыла картинка, как по утрам он точно так же не хотел покидать теплую постель и торговался сам с собой за лишние минуты – а потом медленно поплелся к скверу, наполненному летней иллюминацией. Может, именно эти неожиданные воспоминания и называют «вся жизнь пронеслась перед глазами», подумал он и тут же отметил, что почти забыл это чувство, когда куда-то надо, куда тебе точно не хочется, но надо, несмотря ни на что, когда не можешь заставить себя выбраться из кровати, и каждое утро начинается страданием. По рассказам, слышанным в детстве, именно так и проходила взрослая жизнь. Но не у него, он твердо решил, что все страдания и дискомфорт он оставит за порогом совершеннолетия, и своего добился. Его взрослая жизнь стала лучшим временем, и он сам сделала ее такой.