– Актеры на своих местах, – сообщил он мертвому телу, – спектакль начинается.

Он вышел из комнаты, в кухне-прихожей валялся художник, так и не дождавшийся признания при жизни. Но ты определенно получишь свои пять минут славы, подумал Вадим, равнодушно перешагивая через распростертое тело. Он знал, что должен делать, но спешить было некуда, а картина влекла его слишком сильно. Присев на корточки возле трупа, он начал перебирать картины, бесцеремонно отбрасывая все ненужные. А вот и она!

– Ну что, – ухмыльнулся Вадим, пожирая глазами фигуру, выходящую из волн, – сегодня ты убила еще двух человек.

Он встал, заставил себя поставить картину на столешницу, отодвинув кастрюли и пакеты.

– Неуловимая Фатима. – Его глаза, горящие ледяным огнем, делали его похожим на демона, вырвавшегося в мир после тысяч лет заточения. – Скоро ты станешь моей ручной кошечкой. Будешь прыгать по команде и убивать для меня. Я укрощу тебя, я стану твоим хозяином. Ты заплатишь мне за все эти годы, за все унижения, за все провалы.

Жестокая улыбка искривила его губы.

– Ты глупая, глупая выдолбистая сука. Глупая, потому что выбрала не ту сторону. Выигрывает всегда казино, не с тем ты решила тягаться, детка. И теперь – зеро! – ты всё проиграла.

Чувство свободы и триумфа поднялось в груди, как волна или волшебный ураган, о котором говорила бабка этот мертвого придурка с браслетами. Удача, судьба, победа – теперь всё в его руках, а, как он уже говорил ранее, у него умелые руки.

12

Он не стал зажигать свет, сквозь огромные окна с улицы проникало вполне достаточно фонарного света, а он хорошо всё запомнил. Даже с ключами проблем не возникло, с третьей попытки он подобрал нужный ключ и оказался внутри, тихонько закрыв за собой дверь. Было уже пол одиннадцатого, на улице, как он и ожидал, не было ни души, даже окна почти нигде не светились. Барашки засыпали, отпахав очередной день на ферме Хозяина. Хорошо, значит, пожар не сразу обнаружат, значит, у огня будет больше времени уничтожить улики.

– Жаль, даже после смерти тебе не стать известным художником с великим наследием и бла-бла-бла, – прошептал Вадим с притворной печалью в голосе. – Наследия-то не останется.

Он поднял с пола первую попавшуюся картину, подставил под проникающий луч синего света, с сомнением рассмотрел.

– Да и величие – весьма сомнительное, – заключил он и бросил картину на бетонный пол.

Время работало на него, поэтому он не торопился, ему это нравилось – хоть раз не спешить и не считать секунды, а делать всё тщательно и с расстановкой. У меня вся ночь впереди, подумал он, но к тому моменту, когда здесь будет погребальное кострище до небес, он намеревался быть уже на другом конце этого вшивого городишки.