– Знаю, надо бы его спилить, – художник кивком указал на толстенный ствол и могучие корни, выпирающие из земли, – закрывает весь свет. Но его сажал мой дед, это вроде как наша семейная реликвия. И потом, я всё равно предпочитаю работать под открытым небом. Пусть Вселенная видит. Хотя она итак видит, да?

– Наверное, – безразлично ответил Вадим и тут же добавил, – а про дерево надо написать и снять его, поставить картины возле него, и тебе стать рядом. Но это уже завтра, когда свет будет.

При мысли о том, что его удовольствие растянется еще на один день, глаза художник сверкнули, как падающая звезда. Краем глаза Вадим уловил движение слева, повернулся. В окне гостиной маячил тощий силуэт – панк-паинька мониторил обстановку. И до тебя очередь дойдет, мысленно сказал ему Вадим, проживай последние минуты своей пустой жизни.

– Проходите, – Анатолий вошел первым и включил свет, не мертвый белый свет обычных энергосберегающих ламп, а мягкий, светло-желтый. На освещении этого места он явно не экономил.

Гараж был огромным помещением прямоугольной формы. Вдоль стен были развешаны полки и шкафчики, тянулись стеллажи с покрышками, инструментами, множеством банок, баллонов, бутылок и баллончиков. Прямо подарок, восхитился Вадим, этот болван как будто знал, как должен умереть, и старательно к этому готовился. Всё запланировано и записано в Книге Жизни, хранящейся в Небесной канцелярии, да, это бы ему точно понравилось, подумал Вадим и улыбнулся. Художник заметил его улыбку.

– Ну как? – Спросил он, – хорошо я тут устроился?

– Идеально!

И Вадим снова не солгал.

Посередине стояла кроваво-красная Хёндай, но она занимала лишь небольшую часть возле ворот, а всё остальное пространство было отдано картинам. Напротив ворот вдоль всей стены тянулась сплошная столешница, под ней – тумбы, набитые бог знает чем, над ними через равные промежутки высоко располагались окна, все забранные решетками. Света они давали много, но из-за высоты никто не мог увидеть, что творится внутри. Опять хорошо! Подобным образом окна были размещены по всему периметру, и все слишком высоко, чтобы дать возможность любопытным поглазеть. Те, что находились над тумбами и столешницей – заваленной всяким хламом, а также кистями, палитрами с засохшими красками и обломками рам – были чисто вымыты, остальные – не в лучшем виде. Но он же сказал, что редко работает здесь, вспомнил Вадим, да и свет всё равно крадет дерево, вот зачем ему это дорогое освещение. Впрочем, скоро оно уже не понадобится.

На мольбертах за машиной стояли несколько пейзажей и что-то абстрактное, Вадим метался взглядом по картинам, ища ее, ту самую, ради которой он всё это затеял.