— А Деодато Джентиле?

— Нет, он — нет. Это не поклонник муз. Он был инквизитором, человеком, который решает проблемы.

— То есть им двигала алчность, — заключил я, — а Маркантонио Дориа, скорее всего, действительно жаждал заполучить эту картину в свою коллекцию.

— О да, он был готов за нее убить.

— Учитывая тот факт, что нужда в убийстве отпала, он, вероятно, попросту за нее заплатил.

— Ты прав, Илья. Так история складывается еще лучше. Выходит, когда Караваджо — вероятно, через свою заступницу Колонна — обратился к Деодато Джентиле с просьбой связаться с Шипионе Боргезе и предложить ему выхлопотать у папы помилование в обмен на три картины, Джентиле усмотрел в этом редкий шанс. Как высокопоставленный священник, имевший связи с инквизицией, он знал, что Мальтийский орден хочет казнить художника. Выдав его мальтийским рыцарям, он мог одним ударом убить двух зайцев. Во-первых, орден выплатил бы ему щедрое вознаграждение. Вдобавок оказанная могущественному Мальтийскому ордену услуга могла только поспособствовать карьере священника. Во-вторых, он избавился бы от агрессивного пьяницы, распутника и преступника, изображавшего святых с непочтительным реализмом и приговоренного к смертной казни. С точки зрения Джентиле, выдать его — небольшая жертва, да и жертва ли? В-третьих, провернув это дельце, он получил бы три ценные картины, которые мог продать. Но для этого он должен был играть по правилам. Действительно связаться с Шипионе Боргезе и в самом деле уговорить его принять дар, чтобы удостовериться в том, что полотна будут написаны. Это, конечно, означало, что одно из трех полотен пришлось бы уступить Боргезе. Возможно, этого хватило бы, чтобы удовлетворить и задобрить его. Тем более что Боргезе уже не потребовалось бы оказывать встречную услугу. После казни вопрос о помиловании отпал бы сам собой. По сути, картина досталась бы Боргезе задаром, ни за что. В случае если понадобится умиротворить местные светские власти в Неаполе и удержать их от слишком дотошного расследования смерти художника — а это точно пришлось бы сделать, — Джентиле мог подарить вторую картину вице-королю. Так у него оставалось еще одно полотно, на котором можно было заработать, но он уже нашел для него идеального покупателя в лице земляка и друга Маркантонио Дориа. Возможно, выбор пал на «Марию Магдалину» в силу предпочтений самого Дориа. Он мог видеть незаконченную картину в мае 1610 года в ателье Караваджо. «Мария Магдалина» подошла бы к «Святой Урсуле», которую он недавно приобрел. И это была центральная часть триптиха, лучшая и самая эффектная из трех. Такой знаток, как он, сразу это понял. Он подключил своего агента Ланфранко Массу, чтобы заранее организовать транспортировку. Караваджо закончил триптих, и, когда через два месяца он уже готов был отправиться в Рим, замысел Джентиле осуществился: художник был предан и убит. Письма Джентиле к Шипионе Боргезе, найденные в тайных архивах Ватикана, представляют собой попытку замести след. Маркантонио Дориа прослышал о смерти Караваджо и наверняка только тогда понял, что Джентиле действовал нечистоплотно. Даже будь у него такое желание, он не смог бы ничего предпринять против Джентиле, потому что с юридической точки зрения последний просто привел в исполнение неотмененный смертный приговор. Отказываться от картины он, конечно, не хотел, но понимал, что выставлять ее на всеобщее обозрение в своем дворце не лучшая идея. Ее следовало спрятать, по крайней мере на время. И надежней тайника, чем его только что построенный замок в Портовенере, было не найти.