– Ты в порядке? – осторожно спросил Чуну.

– В порядке, – задумчиво произнесла Синхе. – На самом деле мне здесь комфортнее, чем в городе. Я не знаю, как ты там живешь. Так много шума и суеты. У меня бы от этого болела голова.

– К этому привыкаешь, – пояснил Чуну. – Через некоторое время это становится белым шумом.

– Что такое белый шум? – поинтересовалась Синхе.

Чуну только покачал головой; он был не в настроении давать ей уроки современных выражений.

– Тебя не беспокоит, что ты вернулся сюда? – спросила лиса. – Не могу представить, чтобы у тебя тоже остались какие-нибудь приятные воспоминания об этом месте.

Чуну пожал плечами. Он не хотел разговаривать с ней по душам. Он не хотел, чтобы его захлестнули воспоминания о прошлом. Он просто хотел сделать то, за чем пришел, и обрести хоть какой-то покой. Что бы это ни значило.

– Я не просила их делать тебя чудовищем, – снова подала голос Синхе.

Чуну сначала подумал, что ослышался.

– Не просила кого?

– Шаманку. И сансина.

– Ппончхиджи ма [46], – пробормотал Чуну.

– Я говорю правду, – настаивала Синхе.

– Тогда почему они сделали меня таким? – Чуну не верил ни единому ее слову.

– Он хотел наказать меня.

Теперь Чуну действительно остановился. Он уставился на Синхе, пытаясь разглядеть хоть какой-нибудь намек на обман в ее лице. Но не мог его найти. Неужто это потому, что у нее было лицо его друга?

– Зачем ему использовать меня, чтобы наказать тебя?

– За то, что я осмелилась любить тебя, а не его. Он мог бы заманить меня в ловушку и без тебя, но он хотел, чтобы это сделал ты, чтобы я почувствовала, каково быть преданной единственным человеком, которого я любила.

Чуну покачал головой; он не хотел этого слышать. Не хотел чувствовать, как у него сжимается сердце.

– То, что было между нами, не было любовью.