– Нет, это значит другое, – твердо сказал Илларион. – Это значит, что остается самое главное – та вера, которая на самом деле есть ты сам.

– Как это? – переспросил отец Иов, морща лоб. – Что-то я не понимаю…

В голосе его звучала тревога и недоумение.

– Вот так, – сказал Илларион. – Все очень просто. Пока ты опираешься на какие-то стоящие вне тебя вещи, пусть даже те, которые все признают необходимыми и святыми, твоя собственная вера едва заметна среди других вещей, каждая из которых претендует на необходимость и святость. Но стоит тебе оставить все внешнее и заглянуть в глубину собственной души, как ты увидишь самого себя, свободного, стоящего перед Господом и без страха дающего отчет за все, что ты совершил, потому что совершенная вера не знает страха.

– Постой, постой, – сказал отец Иов, пытаясь уловить какую-то важную мысль, которая все никак ему не давалась. – Но как же все остальные?.. Разве мало праведников мы знаем, чья молитва достигает подножья Божественного трона?.. Или, может быть, ложны обещания Всевышнего, что будет по делам и по вере вашей, так что праведники пойдут направо, а грешники налево?

Наверное, он хотел бы еще добавить что-то к сказанному, однако прямо на его глазах странный гость исчез, и отцу Иову оставалось только принять этот неоспоримый факт, оставив всякую надежду рассказать кому-нибудь из монастырских насельников об увиденном и услышанном сегодня.

75. Хайль Гитлер, православные!

75. Хайль Гитлер, православные!

1

Через два дома от нас проживал Павля-сапожник, личность колоритная и где-то даже эпическая, если под эпосом понимать количество производимого эпическим героем шума, дрязг, ругани и прочих неудобств.

Он и правда был бабник, пьяница, сквернослов, забияка и похабник, любил читать матерные частушки собственного сочинения, а проходившим мимо него лицам женского пола никогда не забывал напомнить, откуда и каким образом появляются на свет дети. При этом это была фигура, несомненно, артистическая, способная до слез растрогать своими рассказами о детстве или эвакуации или заставить смеяться над какими-то матерными стихами или пословицами, которые были поданы столь изящно, что теряли свою непристойность и казались вдруг чуть ли не верхом целомудрия.

По профессии Павля был сапожник, и как сапожник он был абсолютно гениален, потому что знал все, что касалось до его ремесла, которое он к тому же еще и любил, с удовольствием рассказывая про все эти вставочки, едва видимые после ремонта заплатки или навсегда прибитые набойки. Кроме этого, он прославился еще и тем, что брался за любую работу и никогда не отказывал клиентам, о чем бы те его ни попросили.