Туристы шли по своим туристским делам, не ожидая, что рядом с молоденькой березкой их ждет встреча с загадочной и таинственной русской душой.

– Хайль Гитлер, – сказало это прилегшее на траву славянское чудо, приветствуя немецких туристов поднятым стаканом. – Ваше здоровье, немчура.

Туристы остановились.

– Хайль Гитлер, – повторил Павля и подмигнул остановившемуся рядом пожилому немцу.

– Was ist das? – спросил тот, подозрительно нюхая воздух.

– Вас ист дас – сказал Павля, с сожалением глядя на фрица. – А ты что думаешь, вас ист дас? Это тебе не шнапс, немчура заграничная. Это самогонка. Если бы вы ее пили в сорок первом, то войну бы не проиграли, и мы бы тут не мучились. Это я тебе говорю, родненький ты мой.

Сказав это, Павел подмигнул столпившимся вокруг туристам и, выставив в сторону мизинец, аккуратненько, до капли влил в себя содержимое стакана, вызвав у присутствующих легкую тень сочувствия и уважения. Выпивши же, он немедленно состроил второй стакан и приветствовал им окружающих. Поднявшийся запах заставил гостей с Рейна немного попятиться.

– Сколько есть тут градус? – спросил самый старший седой немец, подозревая худшее.

– Сколько есть – все мои, – сказал Павля и засмеялся. Потом он достал из пакета бутылку с самогоном, потряс ее перед присутствующими и сказал:

– Самогон, он и есть самогон. А вот вы в 41-ом году оплошали.

– Это не есть полезно, – сказал немец, сострадательно качая головой. – Это есть очень вредно. Их бин доктор.

– Проиграли войну, дураки, – говорил между тем Павля, нюхая рукав своей солдатской рубашки. – Теперь мы мучайся тут. Ну, с Богом, родимый. Хайль Гитлер.

– Гитлер капут, – сказал немец с некоторым удивлением и посмотрел на своих спутников, как будто хотел, чтобы они подтвердили эту общеизвестную истину. Те дружно загоготали, как стадо гусей:

– Йа, йа… Гитлер капут… Йа, йа…

– Ни хуя, – сказал Павля и медленно влил в себя самогонку.

– Дас ист просто фантастик, – сказал седой немец, наводя на Павлю трубу своего «Никона». – Это переходит все границы.

Последнее, впрочем, оказалось не совсем верно, потому что до перехода границ было еще довольно далеко и уж, во всяком случае, этого не следовало опасаться на третьем стакане псковской, хорошо очищенной самогонки.

И этот стакан был наполнен, и приподнят, и опрокинут, так что даже кепка свалилась с павлиной головы и закатилась под куст.

– Вы умрете, – сказал седой немец. Голос его стал печален. – Я говорю вам это как доктор.

Каким образом Павел стал понимать речь гостей, а они его, остается загадкой. Эта была в своем роде русская алкогольная глассолалия, знаменующая схождение если и не Святого Духа, то, во всяком случае, чего-то божественного, что было способно разрушить все границы, существующие между людьми, и открыть нечто такое, чего не было прежде.