–
– Конечно, сэр. Если бы только оно само не лезло к нам каждую минуту с распростертыми объятиями, сэр.
– Ну и что вы нашли там любопытного, Мозес? – услышал он знакомый голос и обернулся. Стоявший перед ним доктор Фрум, заложив руки за спину, внимательно рассматривал.
Господи, Боже мой, – подумал Мозес. – Господи, Боже мой… Что, даже сейчас? Сейчас?.. Да, нет же, не может быть, – сказал он себе, пытаясь ускользнуть от цепкого взгляда, который сверлил его из-под густых бровей. Только тебя-то тут и не хватало, старый козел, – вот, что должен был услышать доктор Фрум, если бы он умел читать чужие мысли.
– Так что же вы там такое нашли, Мозес? – повторил господин Фрум и посмотрел туда, куда только что был направлен взгляд Мозеса.
– Где? – спросил Мозес, повернув голову. – Там? Ничего. Ничего я там не нашел. С чего вы взяли?
– Вы стоите тут, как будто вас вдруг хватил паралич, Мозес.
Голос доктора звучал оглушительно неуместно, – словно смех на похоронах.
– Я молился, – сказал Мозес, что в какой-то мере можно было посчитать правдой. – Да, – сказал он в ответ на поднятые брови Фрума, удивляясь своим словам, которые он с трудом расслышал сам. Впрочем, так оно, вероятно, и было. Потому что, чем же еще можно было заняться, с трудом балансируя на краю этой умопомрачительной бездны, куда теперь все дальше и дальше стремительно уносилась от него его Анна Болейн?
– Неужели? – сказал доктор Фрум. – Признаться, я и не знал, что вы у нас такой великий молитвенник… Ей-Богу, было бы лучше, если бы вы подмели возле третьей террасы. Там вечно валяется какой-нибудь мусор.
Вечность, Мозес. Она почему-то всегда знает, что для нас лучше, а что нет.
– Я подметаю там три раза в неделю, сэр, – пробормотал Мозес, чувствуя, как у него задергалось правое веко.
– Мне представляется, что следует подметать ровно столько, сколько требуется для того, чтобы было чисто, – сказал доктор Фрум. – Мне кажется, что это единственно правильный подход к этой плохо разрешимой для вас проблеме… И знаете, что я вам скажу, Мозес? – продолжал он, снисходительно складывая губы в нечто, напоминающее улыбку. – Там, куда вы смотрите, ровным счетом ничего нет. Ничего, Мозес. Ровным счетом. А хотите знать – почему? – Он помолчал, некоторое время разглядывая Мозеса, – вероятно, так же разглядывает нас Вечность, когда мы попадаемся ей на пути, – слегка брезгливо и вместе с тем немного снисходительно, и с некоторой озабоченностью, возможно, не совсем хорошо понимая, что, собственно говоря, следует с нами делать. – Потому что Бог в душе, Мозес. Запомните это. Бог только в душе. И если кто-то надеется найти Его на небесах, тот, говоря между нами, просто бездельник, который хочет снять со своих плеч ответственность, чтобы переложить ее на другого… Бог в душе, Мозес, – повторил он так, словно хотел убедить в этом самого себя. Потом он повернулся, чтобы уйти и напоследок добавил: