– И чем же это, интересно, мне, по-вашему, повезло?.. Может, тем, что я попал в компанию патентованных сумасшедших, которые поклоняются портретам черт знает кого?

Мужчина посмотрел на Амоса, как смотрят на заблуждающегося, но искреннего и даже где-то симпатичного собеседника:

– Вам повезло, потому что, не приложив никаких усилий, вы попали, по милости Господней, в Церковь Адольфа Гитлера… Если вы верите в то, что при всех обстоятельствах дух всегда остается выше материи, то вы должны быть последовательным и поверить в то, что ваше присутствие здесь ни в коем случае не может быть названо случайным.

– В Церковь Адольфа Гитлера, – сказал Амос, предвкушая выражение, которое должно было появиться на лицах его друзей и знакомых, после того, как они услышат от него эту идиотскую историю. – Отличная мысль! Особенно если вспомнить, что Ваш Адольф, если вы не знали, застрелился еще тогда, когда ваш дедушка ходил пешком под табуретку. Или для вас это новость?

– Отчего же? – мужчина с явным сожалением продолжал смотреть на Амоса. – Просто эта гипотеза не выдерживает никакой серьезной критики.

– Эта гипотеза? – переспросил Амос, вытаращив глаза.

– Ну, конечно, гипотеза, – мужчина вытащил из-под пледа руку и обвел ею все видимое пространство, словно призывая Амоса убедиться самому, где находится настоящая правда. – А что же, по-вашему, еще?

Тангейзер между тем смолк, и прежде, чем открыть рот, Амос успел увидеть, что на самом деле играл никакой не орган, а всего лишь старый проигрыватель, который стоял на ступеньках ведущей на сцену лесенки, и теперь, когда кто-то из присутствующих встал, чтобы поменять пластинку, можно было ожидать, что Амосу опять не удастся обратить внимание присутствующих на свои проблемы.

И он не ошибся.

Седьмой скрипичный концерт Моцарта грянул откуда-то с высоты, и притом грянул со всей силой, так что поначалу могло показаться, будто это играет не старенький проигрыватель, а, по крайней мере, Большой симфонический оркестр Вильгельма Фуртвенглера.

– Акустика, – с уважением сказал мужчина и натянул себе на голову плед. – Между прочим, ничего удивительного, потому что этот дом построен в 1813 году. Сначала тут был домашний театр княжеского дома Визенбахов, а затем – обыкновенный доходный дом, который к счастью дожил до наших дней.

– Господи, – Амос попытался вспомнить, как ему представился мужчина. – Господин Ригель…Вы не могли бы проводить меня назад, до двери?..

– Не сейчас, не сейчас, – мужчина несколько фамильярно взял Амоса под руку и быстро провел его мимо сцены и сидевших в креслах людей, чьи мрачные лица, пожалуй, не вызвали у Амоса большого доверия. Впрочем, и маленького тоже. Правда, какая-то совершенно несимпатичная старушенция в белых буклях помахала ему и даже послала нечто вроде воздушного поцелуя, чем вызвала, кажется, недовольство сидевшего с ней рядом старичка, который погрозил ей пальцем и громко обозвал старой дурой, с чем Амос, впрочем, с удовольствием согласился. Между тем, назвавшийся Карлом Ригелем мужчина, взяв Амоса за плечо, почти насильно повел его вдоль сцены. Вцепившиеся в плечо Амоса пальцы говорили о недюжинной силе их хозяина.