Лина помолчала.

— Не надо…

— А все-таки…

— Не надо!

Генка замолчал.

Ветер рвался в открытое окно.

Так хотелось жить! Просто жить! Не хотелось думать о том, что было только что… А ведь что-то было! Почти рядом! Как же он… Должен быть ей благодарен?!

Он невольно потянулся к ней и осторожно поцеловал, вытянув пунцовые губы. Ткнулся то ли в ухо, то ли в висок.

Лина только вздохнула и почему-то достала платок. Некоторое время она не могла им воспользоваться… Она упорно, даже с какой-то злостью, обгоняла идущий на большой скорости автобус. Наконец, вырвалась вперед…

Крикнула что-то усатому, моряцкого вида, шоферу. Мотнула головой, словно что-то смахивая с ресниц. Вытерла платком глаза.

— А все-таки? — еле слышно попросил Генка.

— Очень просто! — не сразу и тихо начала Лина. Она говорила без выражения, устало и делово. — Берется «провинившийся». Такой вот паренек… Вроде тебя! Пеленают его в рулончик. Неважно чего — газетной бумаги, кожи, главное, чтобы не развернулся, не мог кричать! Пусть даже дышит, только кляп в рот… Бросают в пустой товарный вагон. Ставят пломбу. Прицепляют его к какому-нибудь поезду дальнего следования. Самарканд? Или Благовещенск? И катит этот товарняк… С мальчишкой — по всей стране. Мимо Волги и Урала, мимо рек и озер… Перекантовывают его по разным путям — на каждой сортировочной станции. Катит он через всю Россию… Катит и катит…

— И никто… Не знает?

— А откуда же? Пломбы все на месте… Вагонов-то — миллионы миллионов! Приходит, наконец, вагончик на станцию следования… «С подарочком». Глядишь, месяц еще там простоит! Вскроют, наконец! А там…

— А там?! — попытался выговорить Генка…

— А там… Мумия!

Лина еле успела свернуть к обочине, Генка вылетел из машины. Его начало бешено рвать.

Его шатало… Рвало и снова рвало… Снова и снова! Выворачивало и выворачивало… Как будто он был бездонный…

Лина подошла сзади. Обняла его, поддержала его обмякшее тело. Вытерла чистым, надушенным платком. Лицо, губы, лоб…

— Поедем?! — не сразу попросила она.