— Поедем… — тоже не сразу согласился мальчик.

Она сняла с себя кофту и накинула ему на плечи. Его перестало колотить…

Она повела его к машине, усадила в кресло, обошла машину и медленно, осторожно двинулась с места…

Когда она, наконец, набралась смелости и повернулась к Генке, он спал. Белый как мел… Лицо его было детским, спокойным… Только тень на ресницах, на висках, да резко обозначившиеся углы губ чуть-чуть напоминали ей не живое лицо подростка, а посмертную маску…

Она остановила машину, выключила фары.

Положила голову на руль и долго, безутешно и беззвучно плакала. «Билет до Рима, виза, все документы — в сумке. Завтра, в 9.45, Шереметьево!»

Ребенок не проснулся.

Неужели завтра? Днем? Она будет свободна?! А Севка? Севка… Севка! Ведь только он может доставить оставшееся! Самое ценное!

Мимо затихших, без огней, «Жигулей» промчался — с короткой сиреной — кортеж длинных, тяжелых машин на огромной скорости.

19

19

Воспитывал Логинова старший брат — Александр Дмитриевич. Был он в начале тридцатых главным бухгалтером «Лензолота».

Хромой, с палкой, с золотыми зубами, наголо бритый… Баб у него было раз в десять больше, чем у красавца Ваньки.

Ходил Александр Дмитриевич, сколько брат помнил, в «сталинке», в галифе.

Курил как паровоз, говорил сиплым басом и отплевывался сочной желто-черной гадостью. Периодически находили у него туберкулез, и ездил он лечиться на Дарасун.

Пьянствовал там месяц-другой. Заводил новую жену. А когда… и будущего ребенка. Обратно возвращался в Бодайбо, командовать многомиллионными делами и целой армией артелей из опасных, крепких, «характерных» старателей, которые почитали его за бога.

Пьяниц, «бичей», опустившихся попрошаек терпеть не мог и бил их сам своей тяжелой палкой. Отвечать ему в драке никто не смел.

По ночам Александр Дмитриевич храпел, стонал.