Народ сочувствовал братьям. Александра Дмитриевича все равно любили за широту, своеволие, за хриплый его бас.

А то, что баб своих одаривал — это дело мужское, кавалерское! «Ну, а сам в одной «сталинке» проходил десяток лет» — все видели.

А Иван-то, младший, беднее самого бедного студента жил.

Это тоже было известно всем.

Старшего Логинова не брали под арест — таков был приказ Корсакова. Две ночи и еще полдня сидели они вдвоем с Корсаковым. Над последними, полными показаниями «великого бухгалтера».

Когда Александр Дмитриевич вернулся в их, с братом, не слишком чистую комнату, не стал отвечать ни на какие вопросы.

Часа два сидел с поникшей головой…

— Мужик! — неожиданно тихо, даже печально — словно подведя черту своей жизни, — сказал он. — Иди к нему. Возьмет.

— Как это?! После всего?

— Слово дал.

Иван понял, что всю жизнь старший брат считал себя — единственной совестью… Единственным мерилом рода человеческого.

Правил краем, как хотел! Кого жалел — из переселенных, высланных, раскулаченных, — того поднимал! От кого толк видел, — то и «звезда во лбу»!

Кого презирал, но терпел. Отговорка — «всем есть надо»!

Но до сегодняшнего дня не знал Александр Дмитриевич Логинов человека, которого мог бы поставить над самим собой. Во всей житейской ладности.

— И откуда он эту… Нашу тонкость? Бухгалтерскую? Может знать?! — пожал плечами старший Логинов. — Ученый прямо! Все московские знаменитости — тьфу перед ним! А он как будто у самого Второва служил?! Кожей… Кожей надо влезть! Во все наши поры! Да в тайнички.

— А он… И служил! У Второва! — выпалил Иван.

— Как?! — громыхнул, не поверив своим ушам, Александр. — Да он же… Комиссар! Граф какой-то…

— У нас-то… Его анкету лучше знают! — простодушно улыбнулся Иван.

Александр вскочил… От ярости он готов был проломить башку своему дураку-брату.

— Да ты что же раньше… Не сказал? Что молчал?