Это уже был не «человек без возраста», а обремененный немалыми заботами, сложившийся, «тертый», большой чиновник.

— Как тебе. У Тимошина? — как бы между прочим спросил он.

— Спокойно!

— Это и плохо… Что спокойно! — с напускной, строгой веселостью ответил Карманов. — Затаился что-то последнее время Сергей Венедиктович… Все ждет чего-то? А так ведь всю жизнь… Можно прождать? А?

Несмотря на язвительную интонацию, слова Карманова мало что означали. Все это были только приступочки к основному разговору.

Он снова рассмеялся, но сам думал совсем о другом.

— Давно Ивана Дмитриевича не видел?

— Мельком как-то… В коридоре.

Корсаков напрягся.

— «Мельком»… Говоришь? — задумчиво повторил Андриан.

Андриан набрал воздуха в легкие. Снова поднялся из кресла. Решился, наконец, на откровенность:

— Нервничает… Нервничает наш дорогой Иван Дмитриевич!

Корсаков промолчал.

— Другому бы не сказал! Тебе — скажу… «Надулся, надулся…» Наш Иван Дмитриевич. Как ребенок — «надулся»! А ведь есть… Есть за что?

Кирилл сидел с каменным видом, как будто все это обращалось не к нему.

— По твоему… Хотя бы «делу»? Кто нашему бывшему Генеральному… Боялся правду сказать?

Кирилл по-прежнему молчал, но Карманов словно не замечал этого.

— А ведь дело было… Нешуточное! Хорошо, что ты проявил характер, принципиальность… Правда, тебе эта принципиальность стоила! Может… Нескольких лет жизни! Но ведь поправили!

Он строго посмотрел на Кирилла Александровича, как бы ожидая его благодарности… Кирилл отмолчался!

Андриан надел очки. Взял небольшой, плотно и мелко исписанный листок… Снова положил его на стол, чистой стороной вверх.