Дядя Мингу поохал, поахал, да и уехал, увезя с собой врачевателя. А через день приехал уже дядя Ынчхоля с требованием немедленного возвращения домой. И вновь капитан настоял на своем: либо Ынчхоль помогает Мингу быстрее встать на ноги, либо возвращается в Ханян, но не домой, а в магистрат, чтобы получить причитающееся наказание. Родственник попытался убедить капитана, но увидел Мингу, который едва сидел, и вернулся в Ханян.
— Ну вот и замечательно. Больше никто нас не побеспокоит, — усмехнулся Соджун.
Вернулся маленький отряд в Ханян за несколько дней до начала осеннего фестиваля. Сначала все вместе посетили дом Мингу, где Ынчхоль опустился на колени перед родителями своего однокурсника. Он просил прощения и обещал стать младшим братом Мингу, если тот согласен. Потом заехали домой к Ынчхолю. Его отец, мужчина уже в годах, стоял на террасе, поджав губы, смотрел на склоненную голову сына и молчал. Он даже толком не поздоровался, а после и не попрощался с капитаном, и Чжонку увидел: это очень задело Ынчхоля. Тот хотел что-то сказать, но в присутствии отца не смел.
— Чжонку, увидимся на фестивале, как условились, — только и успел шепнуть Ынчхоль своему новому другу, и тот улыбнулся, кивнув.
Эх, кабы они могли предположить, чем закончится эта встреча…
Глава тридцатая.
Глава тридцатая.
Уладив все дела, отец с сыном, наконец-то, повернули домой. Прокопченные солнцем и костром, уставшие, они вернулись на восемь дней позже положенного срока. Чжонку, глядя на качающуюся перед ним отцовскую спину, думал о госпоже. Отцу любая отсрочка была костью в горле, но ни Мингу, ни Ынчхоль не смогли прочитать это по лицу капитана. Даже Чжонку решил, что отца не расстроила задержка. Расстроила. Так расстроила, что сломал на тренировке деревянный меч, которым лупил по безвинному чучелу. Да, конечно, он отправил письмо госпоже, в котором сообщал, что задержится. Но это письмо в один конец. Как дела дома, все ли хорошо — он не знал. Тех, кто приезжал в лагерь, не волновали чужие заботы, и Соджун не осуждал ни одну из семей. Дядя Мингу весь путь гнал лошадей, переживая за племянника. А родственник Ынчхоля беспокоился о вреде, что нанес нерадивый отпрыск другой дворянской семье. Разве их можно обвинять в невнимательности? Вот и Соджун не обвинял. Задавал себе вопрос: а он бы вспомнил о ком-то, если бы его ребенок пострадал или оказался виноватым в подобной ситуации?