— Сразу идем в дом министра, — сказала она слугам, как только они вышли с рынка.

Смеркалось. Снег, наметенный за вчерашний день и подтаявший за сегодня, превратился в наст. Пришлось идти медленно, да смотреть только под ноги. Уже в глубоких сумерках они подошли к дому министра.

Соджун встретил Елень во дворе. Она что-то говорила, объясняла ему, но капитан не слушал. Он видел ее и понимал, что рад видеть, что скучал, что, как только приедут сестры отца, Елень не сможет вот так просто войти во двор. С завтрашнего дня придется поститься и слушать то, что говорят тетки. И все речи, произнесенные ими, будут отравлять сознание и душу. Эти женщины напомнят ему все: и что поступил на военную службу, а не на чиновника, и что уехал от отца после смерти жены, и что опозорил его, уйдя из дома ради рабыни.

Но самым страшным было то, что отец не простил. Не простил. Это угнетало.

Он вдруг очнулся, приоткрыл глаза. Соджун наклонился над стариком, взял за руку, позвал. Отец остановил взгляд на сыне, и губы скривились презрением, и немощная сухая рука, уже не слушавшаяся своего господина, шевельнулась в ладони Соджуна, а потом, собравшись с последними силами, политик смог-таки ее вытащить. И расслабился, успокоился, будто сделал трудную, тяжелую работу. Прикрыл глаза и умер.

— Дома… все хорошо? — капитан вдруг перебил Елень.

Женщина вздохнула и посмотрела на него. Он выглядел измученным. Даже после месяца в полях он не выглядел таким уставшим.

— Примите наши соболезнования, господин, — ответила она.

Соджун кивнул.

— Ступайте домой, к детям. За нас с Чжонку не переживайте. Завтра приедут мои тетки из провинции, они будут здесь распоряжаться.

Елень шагнула к нему, но он чуть поклонился и ушел в дом. Плечи опущены, голова понуро свесилась на грудь. Госпожа шагнула следом, но остановилась. Все слова, которыми обычно утешали скорбящих на похоронах, не облегчали тяжесть души и печаль сердца. Страшно терять родителей. Страшно терять близких.

Елень уже собралась уходить, как из дома выскочила Микён. В руках у нее была огромная и, судя по всему, тяжелая шкатулка. Она быстро подошла к Елень, поклонилась.

— Мне молодой господин сказал, чтобы я пошла с вами, — сказала она и, кивнув на Анпё, добавила: — а он поможет. Ему ведь все равно нельзя заходить в дом[2].

Чжонку вынес из дома какие-то кули, каягым. Микён глянула на свои вещи, а потом перевела взгляд на госпожу. Елень понимала, что участь наложницы из кисэн после смерти хозяина, незавидна. Если тетки капитана действительно такие суровые, то, скорее всего, Микён просто выставят из дома в чем есть: что-то забрать не получится, Соджун же помнил о своем обещании.