И этого мгновения вполне хватило для того, чтобы главарь вскочил на телегу и столкнул вниз самые верхние ящики. Елень охнула. Ящики попадали с повозки, и посуда посыпалась из них на твердую, как камень, землю. Прямо на глазах мастера горшки, плошки, миски скакали по дороге, сталкиваясь друг с другом и разбиваясь. Анпё бросился спасать посуду, да куда там! Вся посуда, лежащая в верхних ящиках, разбилась или потрескалась. Но столкнуть вниз удалось лишь те ящики, которые стояли на верху пирамиды. Нижние столкнуть бандитам не дали, но те и не лезли. Главарь удовлетворенно хмыкнул.

— Вот и все, госпожа. Возвращайтесь со своим слугой домой.

Елень смотрела на разбитые черепки и сжимала от злости кулаки. Столько усилий, столько труда! И все из-за чужой зависти и жадности!

— Имя… назови имя, — глухо проговорила она, не отводя глаз от своего загубленного труда.

Наемник хмыкнул, глянул на свой порез.

— Другому бы не сказал, — вдруг проворчал он беззлобно, — но не могу припомнить, когда меня в последний раз доставали оружием. И уж точно я никогда не получал ран от женщины. Ну, кроме сердечных… Я не знаю его имени, госпожа. Но его лавка стоит в самом центре гончарной улицы, а на вывеске изображен горшок, на котором выцарапаны письмена. Но китайскому я не обучен.

Елень подняла на него ясные глаза. Ненависть, которую она испытывала, вдруг пропала. Перед ней был просто человек, кто пытался выжить в этом мире единственно доступным ему ремеслом. Что привело его на этот путь? Да и потом он просто был тем, кто исполнил чужую волю. Не более того. Не он, так другой сделал бы это.

— Спасибо, — сказала она. Анпё уставился на нее, недоумевая, но Елень сделала вид будто не замечает этого взгляда и кивнула на ящики, — едем домой.

Бандиты, достигнув цели, ушли, забрав своих побитых друзей. Елень же вместе с Анпё собрали все черепки, не оставив ни одного осколка. Из головы все не уходила вывеска, так детально обрисованная главарем. Елень точно видела ее, но не могла вспомнить, над чьей лавкой висела, кому принадлежала. Женщина не могла понять одного: жили они скромно, посуду делали самую обычную, без изысков, так кому же помешали? Ведь даже продавали комплектом, потому как в таком случае деньги хотя бы ощущались. Сама по себе плошка или чашка стоили немного, но, если купить двадцать таких плошек или чашек, прибыль получалась существенной. Да и покупатели были те, кого чурались именитые гончары. Гончары — ремесленники, а хозяева таверн — выходцы из ноби. Ниже их только крепостные.

Обида и злость терзали сердце и душу так, что, только подъезжая к дому, Елень почувствовала ноющую боль в правом боку. Боль перекатывалась то ближе к позвоночнику, то откатывалась к низу живота. Елень отстала от повозки. Анпё оглянулся. Видимо, госпожа выглядела не лучшим образом, потому как слуга, натянул поводья, спрыгнул и поспешил к женщине. Он уже открыл было рот, но Елень его опередила: