И внезапно остались только мы с Гансом.
И боль, от которой я пыталась убежать.
И правда, которую он скрывал.
И художественная инсталляция из доказательств на кофейном столике между нами.
Когда Ганс добрался до верхней ступеньки, я увидела, как его налитые кровью глаза пробежались по вылизанной квартире, скользнули по моему замученному, невыспавшемуся лицу и остановились на всем его вранье, аккуратно разложенном в центре конуры, которая была нашим домом.
Он смотрел на эту кучу так же, как смотрят на щенка – если ты вдруг пришел домой и обнаружил его сдохшим посреди комнаты.
Ганс не взглянул на меня. Не сказал ни слова. Он просто добрался до дивана, рухнул на него, поставил локти на колени и спрятал лицо в ладонях.
У меня во рту образовался миллион вопросов.