Так. Много. Слез.

Ехать в университет в таком виде было невозможно, поэтому я развернулась и поехала домой.

Родители встретили меня с распростертыми объятиями, но было ясно, что за время моего отсутствия мой статус в их доме сменился с жильца на гостя.

Прошло всего четыре месяца с моего переезда, но за это время мама переставила мебель в моей спальне, сняла все четыре сотни фотографий, вырезок из журналов, плакатов с группами и рисунков, покрывающих стены, и выкрасила всю комнату в светло-голубой. А потом, как финальный штрих, превращающий комнату в гостевую спальню, повесила над кроватью репродукцию «Кувшинок» Ван-Гога.

Я официально стала бездомной.

Как бы мне ни хотелось свернуться в комочек и просто сдохнуть, находиться в этой комнате было еще тошнотворнее, так что я села в кухне за стол и стала пить виски, который мама дала мне, чтобы «успокоиться».

Она предлагала мне еще таблетку ксанакса, но я отказалась.

Если я сегодня увижу хотя бы еще одну оранжевую рецептурную баночку, я взорвусь на фиг.

Опять.

– Лапа, ты уверена, что не хочешь пойти и посмотреть телевизор в гостиной? Тебе, кажется, тут скучно?

Я поглядела через коридор в гостиную, где папа тихонько перебирал струны красного «фендера стратокастера», глядя на бесконечное мерцание CNN на экране.

– Не-а, я нормально. Мне просто надо подумать.

Мама улыбнулась и села со своим бокалом вина напротив меня.

– Я, кажется, в жизни не говорила этих слов, – хихикнула она. – Я, как правило, старалась ни о чем не думать.

– Может, в этом и вся моя проблема, – слабо улыбнулась я в ответ.

– Да, я совершенно уверена, что ты думаешь за нас обеих. – Ее длинные рыжие волосы были распущены, и она сменила свою учительскую одежду на майку с индийским богом Ганешей спереди и штаны для йоги. – Ну, и о чем ты раздумываешь прямо сейчас?

Я вздохнула и почувствовала, что снова начинает щипать глаза.