Она еще что-то говорила, но я отключилась на минуту, думая о том, что она успела сказать. «Помогать. Исполнить. Учиться». Единственный человек, которого я могла вспомнить и который знал о моих целях и предлагал мне помочь их достичь, был этот холодный, безрадостный, противный, пьющий витаминный напиток, носящий спортивные штаны умник, чьи объятия мне приходилось красть.

Кен.

Я даже не знала его фамилии, но он поддерживал меня и помогал мне больше, чем мой парень за все полтора года.

Как это грустно.

– Я знаю, что он милый, – продолжала мама. – И знаю, что он яркий. Но милый и яркий не заплатит твою ипотеку. Не подметет пол. И уж точно не будет менять пеленки. Если ты только даешь, а он только берет, то у меня для тебя есть новости, детка, – мама кинула еще один взгляд в сторону папы и с печальной решимостью посмотрела мне в глаза. – Ты ему не подружка. Ты ему мать.

42

42

Я потеряла счет часам, проведенным без сна. Тридцать с чем-то? Сорок? Я была физически измождена. У меня даже слез больше не было. Но я лежала, не в силах заснуть, и смотрела на светящиеся в темноте наклейки в форме звезд на потолке своей бывшей комнаты. Они меня беспокоили. Я смотрела на эти светящиеся зеленоватым светом созвездия со времен средней школы, но теперь, когда моя кровать стояла у другой стены, их знакомый узор рассыпался, как презревшие гравитацию конфетти.

Что, в общем, соответствовало тому, во что превратилась моя долбаная жизнь, перевернувшись с ног на голову.

Я больше не понимала, где верх, а где низ. Голова говорила мне, что мама права. Что, вернувшись к Гансу, я буду отвечать за все, мои мечты придется оставить, и моей ролью будет нечто среднее между музой и прислугой.

Но сердце молило меня сделать хоть что-то, что угодно, чтобы убрать эту боль. Мне так хотелось снова вернуться туда, где я была всего лишь одинокой, ревнивой и беспокойной. Одиночество, ревность и беспокойство казались мелкой лужицей по сравнению с тем тайфуном горя, в котором я с трудом удерживалась на плаву.

Сердце шептало: «Вернись. Извинись. Покончи с этим несчастьем. Пожалуйста».

Так они и торговались – моя голова с моим сердцем.

Голова сказала: «Ладно, но только если он позвонит и правда раскается. Он должен будет это заслужить. Если мы сейчас вернемся, он никогда не изменится. Он одумается. Надо только подождать».