Когда все было брошено, все стеклянное перебито и весь вред нанесен, я рухнула на диван, прижала к груди подушку и разревелась.

Каким-то образом сквозь пульсирующие у меня в ушах кровь и ярость ко мне в голову начали понемногу пробиваться слова. Одни и те же. Снова и снова.

– Ничего не было. Ничего не было. Ничего не было. Я тебе клянусь, Биби. Ничего не было.

«Он не назвал меня деткой. Интересно, теперь он так зовет ее?»

– Эй, ну, пожалуйста, погляди на меня? Пожалуйста?

Я глянула краешком глаза поверх подушки, которую обнимала. Ганс сидел рядом со мной на диване и смотрел мне прямо в глаза. Он не брился несколько дней. Его глаза были красными и опухшими. И он вонял, как дно пивного бочонка. Но исходящие от него эмоции были чистыми, печальными и искренними.

– Ничего. Не было.

– И ты думаешь, я этому поверю? – я указала на дверь в спальню. – Да вы все время болтали по телефону у меня за спиной. Почему бы и не потрахаться, пока меня нету, а?

Ганс продолжал говорить тихим, ровным голосом, как будто вел переговоры со сбежавшим из сумасшедшего дома пациентом.

– Мы с Викторией дружим еще со школы. Она пару недель назад рассталась со Стивеном, и ей надо было с кем-то поговорить.

– Да уж, конечно, – фыркнула я, отворачиваясь от него.

Он такой наивный. Деве-Готу надо было с кем-то поговорить, и она названивала ему каждый день два месяца подряд, вместо того чтобы позвонить Джульет или мне? Да ладно. Ей нужен был его член, но Ганс всегда видел в людях только хорошее.

Особенно в расстроенных симпатичных девушках.

– Биби, погляди на меня.

– Не смей меня так называть!

– Ты сказала, чтобы я не звал тебя деткой. А теперь я не могу называть тебя даже Биби? Так как же мне, на хер, тебя называть?

– Лучше вызови такси для той сраной шлюхи, которая заперта в моей спальне! – последние слова я проорала в сторону запертой двери у него за спиной, приставив руку ко рту.

– Биби…